Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Как будет распадаться советская система, и кто будет движущей силой этого процесса, никто из русских мыслителей в изгнании не смог предугадать. Но они видели и поразительно подробно, за 50–60 лет до свершившегося наконец распада советской экономики, описали все стратегические просчеты, которые возможны в ходе трансформации советской системы в нормальное общество, в рыночную экономику. Я бы даже сказал, что все эти убежденные антикоммунисты переоценили позитивное влияние и коллективизации села, и социалистической, плановой организации производства на психологию русского работника. К примеру, тот же Георгий Федотов, не случайно он был социал-демократом в молодости, верил, что сталинская коллективизация, появление «на широких просторах стальной полосы машин, грандиозные оросительные предприятия, государственная селекция» приведут к «полной рационализации сельского хозяйства». «Приходится смиренно сознаться, – писал Георгий Федотов, – что Микула Селянинович никогда не умел хозяйничать, и русское земледелие было непроизводительной растратой человеческой рабочей силы. Революция уничтожила психологические препятствия к рациональному хозяйству (традиционализм быта, этика равенства, социальная зависть) и освободила скованные хозяйственные силы народа».[114]

Если бы Георгий Федотов дожил хотя бы до середины 50-х и имел бы возможность прочитать доклад Хрущева на мартовском Пленуме ЦК КПСС 1954 года, то он снова сказал бы: «Избавь бог публицистику пророчествовать…о России» Сталинская коллективизация (как по сути признал сам Хрущев на этом Пленуме) обернулась вторым пришествием русского крепостного права, оплатой по трудодням, по «галочкам» в ведомостях, лишила колхозников интереса к труду на колхозном поле, в результате чего урожайность зерновых во многих районах СССР оказалась даже ниже дореволюционной.[115] Реальная русская история в данном случае оказалась в полном противоречии с пророчеством Георгия Федотова, она просто надсмеялась над его оптимизмом. Социалистическая организация труда не только не уничтожила психологические препятствия на пути интенсификации и рационализации труда в России, не только не покончила с «этикой равенства» и «социальной завистью», но и окончательно законсервировала, придала идеологическую легитимность этим особенностям русского национального характера. В том-то и дело – и это является предметом особого рассмотрения в этой книге – что не проснувшееся национальное сознание, не проснувшееся религиозное, «метафизическое чувство», а именно этика равенства и «зависть», в данном случае к привилегиям партийного аппарата, как раз и были основными побудительными мотивами антикоммунистической революции 1991 года.

Кстати, антикоммунисты, и Петр Струве, и Иван Ильин, в отличие от русского социал-демократа Георгия Федотова, сразу увидели, что на самом деле социалистическая рационализация по-большевистски обернется не только «непроизводительной растратой человеческой рабочей силы», но и растратой русских человеческих жизней, не говоря уже о «непроизводительной растрате» земельных ресурсов, полезных ископаемых, угля, лесов, руды и т. д. Кстати, Иван Ильин, не будучи экономистом, все же видел качественную разницу между общностью имущества, создаваемой в ходе сталинской насильственной коллективизацией, и общностью имущества, возникающей добровольно в ходе добровольной кооперации. «Добровольную общность, – настаивает Иван Ильин, – не следует смешивать ни с социализмом, ни с коммунизмом».[116]