Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

А победившие коммунисты этого не сумели сделать. Они не сумели удержать всю общественную мысль в пределах «Коммунистического манифеста» как катехизиса учения о пролетарской революции, учения о диктатуре пролетариата. Вся проблема для советской ортодоксии состояла в том, что Маркс, несмотря на свое революционное доктринерство, на свое мистическое отношение к пролетариату как «богоизбранному» классу был все же ученым, исследователем, и в ходе своего научного развития менял, корректировал свои взгляды. Маркс до эпохи революции 1848 года был все же революционный демократ, борец с абсолютной монархией, феодальной реакцией в Германии. В конце жизни Карл Маркс под впечатлением новых исторических фактов вносит существенные коррективы и в свое учение о формации, об обществе в целом, более жестко привязывает свое учение о пролетарских революциях к тем фактам, которые им с Энгельсом были известны, которые они наблюдали. В рукописях Карла Маркса советские философы и историки находят его учение об особом «азиатском способе производства». И сам анализ этой научной гипотезы Карла Маркса используется и для косвенной критики нашего советского способа производства, и для размывания советского догмата о четырехчленке, согласно которому за рабовладением обязательно следует феодализм, за феодализмом – капитализм, а последний якобы неизбежно и неотвратимо ведет нас в царство коммунизма.

Канонизация Карла Маркса в СССР в качестве основного учителя привела к поиску и к публикации многочисленных рукописей Карла Маркса, которые существенно расширяли представления о его творческой лаборатории и которые сами по себе размывали скрижали учения, сформулированные в первом томе «Капитала» и в «Манифесте».

Но самое интересное, что наибольший вклад в размывание так называемого «целостного», «доктринального» марксизма внес самый главный доктринер марксизма Владимир Ильич Ленин. Речь идет о его попытке вычленить идейные истоки марксизма и тем самым легализовать, приблизить к марксизму по своей «правильности», по своей научной значимости всех тех мыслителей, которые оказали существенное влияние на формирование мировоззрения «основателя научного социализма».

Ленин в своей статье «Три источника и три составных части марксизма» реабилитировал французских утопистов-социалистов Сен-Симона и Фурье, и английского коммуниста Оуэна, и немецкий идеализм, и диалектику Гегеля, и английскую буржуазную политическую экономию в лице Вильяма Пети, Адама Смита и Давида Риккардо.

В результате уже при Сталине в научный оборот наряду с русскими революционными демократами, наряду с работами так называемых классиков марксизма-ленинизма были введены труды немецких идеалистов Гегеля, Канта, труды социалистов-утопистов. Русские философы в изгнании не видели, вернее, не успели увидеть (они умерли раньше Сталина, только Иван Ильин умер в 1954 году), что на самом деле советский тоталитаризм в идеологии не так уж тоталитарен, что для профессионального философа и профессионального историка, филолога, вообще для любого гуманитария существует возможность и мыслить, и развиваться в профессиональном отношении, и жить в рамках системы.

Я уже не говорю о том, что другие гуманитарии, к примеру, историки и филологи, психологи были куда свободнее в выборе темы исследований, чем философы. Да и сами философы, благодаря реабилитации после смерти Сталина так называемой формальной, а потом математической логики, имели вполне легальную возможность выйти за рамки официального учения о «противоположности между марксизмом и идеализмом» и работать со своим предметом как нормальные, свободные ученые.

По крайней мере уже в годы моего студенчества (как я уже говорил, я был студентом философского факультета МГУ с 1963 по 1968 год, а потом с 1968 по 1972 год – аспирантом) было множество способов получить образование, серьезно заниматься философией, оставаясь формально в рамках системы и не вступая в прямой конфликт с официальной идеологией. В первой половине шестидесятых многие ушли от ортодоксальной философии через открывшиеся ворота математической логики, через семинары Яновской и Александра Зиновьева. Правда, эти ворота открывались для тех, кто был на «ты» с математикой, кто просто был умен. Хорошее знание иностранных языков и прежде всего немецкого открывало дорогу на кафедру истории философии и т. д. Наш кумир Пиана Павловна Гайденко никогда не занималась марксистской философией, она прекрасно объясняла логику развития классического немецкого идеализма от Канта до Гегеля. Кстати она, Пиана Гайденко, посоветовала мне готовиться к экзамену по истории философии по работам Ивана Ильина. Мы шли в Горьковку на Моховой и заказывали работы Ивана Ильина и того же антикоммуниста Бердяева. Нельзя утверждать, что советский философ был отрезан от отечественной философии, а тем более – от классической западноевропейской философии. Все зависело от умственных способностей молодых людей, поступавших в наше время на философский факультет, от их отношения к избранной ими специальности.