Ул осмотрелся, отталкиваясь от стены кончиками напружиненных пальцев, скручиваясь вправо-влево. Нет, его не нашли: это снаружи подъехал верховой, спешился, глухо распорядился, вызвав стража из караулки. Снова ударили копыта — дальше, тише… Страж проводил гонца и вернулся в свою комнату, прикрыл дверь. Скрипит мебелью, ругается в полголоса… Притих.
Едва Ул собрался прыгать, как по стене зашуршал, зашевелился змеёй канат, отправляя из караулки наверх судорожные рывки. Звякнул тусклый бубенчик, делая сигнал внятнее. Ул перестал дышать и зажмурился, лишь теперь осознав: Сэн не один! Просто он молчит, как молчит и тот, кто навестил пленника ночью.
— Нет, — едва слышно выговорил Сэн.
— Время иссякло. Как я и говорил, столь удобного предложения вам никто более не сделает, — отозвался гость пленника, и Ул окаменел, не желая узнавать голос и всё же узнавая: Дохлятина! — Жаль. Эта семья дорога мне по-особенному. Я готов признать, вы любите Элу и достойны её. Я, но никак не мать девицы. Разве вы не знаете, какого дохода она ждет от будущего мужа дочери? Она исключила вас из списка претендентов, и вот вы здесь. Когда уйду я, останетесь один на один с бесполезным упрямством алой крови. Я прослежу, чтобы кровь… загустела. Пить не принесут ни теперь, ни завтра. Но вас снабдят пищей, самой жирной и соленой, какую смогут добыть. Глупых детей, как и глупых щенков, почти бесполезно бить. Их приучают к разумному подчинению иными способами. Я действую в ваших интересах. Позже поймете, насколько это верно.
— Имея слух чести, — едва выговорил Сэн, — я понимаю в сказанном больше, чем вы… Слышу ложь высшего порядка. Я умею… узнать её. Вы верите в слова, потому что вам… всё равно. Вам важна лишь цель.
— Мне вовсе не безразличны методы. Но, если я не исполню должного, другие люди втравят вас в худшее, — огорчился посетитель. — Завтра будет солнечно. Вечером, надеюсь, вы поумнеете. Разве я прошу много? Одно поручение, исполненное во благо страны. Или вы желаете, чтобы я добился клятвы от вашей невесты? Она решительная девушка и согласится без рассуждений. Возможно, я приведу её сюда. Всё упростится.
Скрипнула мебель — так разобрал Ул. Посетитель побарабанил пальцами, вздохнул и направился к двери, едва слышно шурша подошвами. Ул подтянул себя к решетке, скрутил тело в клубок, продолжая висеть на сгибах стоп и зачем-то прикрывая ладонями рот и глаза. Дышать, думать и смотреть было совершенно нельзя! Дохлятина был одаренным нобом! Вот он задвинул тяжелый засов и сбежал по ступенькам, сердито шепча о глупцах и их глупой гордости. Он умел чуять, вдобавок натренировался замечать. Он был связан с Улом тем особенным, целебным днем у ручья… Но сейчас — оплошал.
— Ни капли воды, — голос Дохлятины не дрогнул, выдавая столь жестокое распоряжение стражу в караулке. — Никого не пропускать к нему. Никого! Мой статус подтвержден князем и канцлером, обоими, так что отменить моё слово могут только они… лично.
Дохлятина негромко рассмеялся своей шутке. Скрипнула дверь, загремел ещё один засов, визгливо провернулся ключ в плохо смазанном замке. И стало по-настоящему тихо. Ул осторожно вздохнул, убрал руки от лица. Расслабившись, он повис вдоль стены, глядя в пол и выбирая место для безопасного, тихого падения. Спружинил руками, тело привычно перекатилось, не получив нового синяка… Ул сел и зашипел от мыслей, как от боли, снова обхватил голову, гудящую недоумением.
— Как он мог! Как… Нет, позже, — строго велел себе Ул.
Он поднялся к запертой двери, на крохотную площадку в два узких камня. Осторожно отодвинув засов, Ул заглянул в помещение, которое Лия полагала безопасным… или как она сказала? Теперь понятно, почему болтала так много и нервно: душа сопротивлялась доводам ума. Душа — золото, а ум… что он вообще может понять, слепой, если нет надежных сведений?
— Сэн, — позвал Ул.
Тишина склубилась опасливым ожиданием. Сэн, кажется, уже не верил в хорошее и полагал обманом даже голос друга. Ул пересек комнату — всего пять шагов от двери до каменного ложа у окна. Склонился над изголовьем. Он не мог и подумать, что всё настолько плохо! Друг Сэн едва жив и, кажется, не способен встать. Глядит в одну точку — на блик запотевшего глиняного кувшина, поставленного под самый потолок, в окончательную недосягаемость.
— Ага, вода есть, но при одном условии, — догадался Ул.
Он перебрался к стене под кувшином, прощупал пальцами самые малые выступы и задумался. Отошел в дальний угол, в три шага разогнался — и прыгнул, взбежал по отвесной стене, дотянулся до горлышка, обнял… И стал падать, шипя от сосредоточенности.
Сберегая воду, пришлось жертвовать шкурой. В ребра скругленной спины пребольно впечатался острый край камня, позвоночник вспыхнул болью и отдал её, неразбавленную, основанию черепа. Но ладонь продолжила зажимать горлышко кувшина, и вторая справилась, не допустила касания хрупкого глиняного бока с камнем.