Перевернутая карта палача

Зеркально-гладкое драконье стекло Первой площади так потрясло знать, что целая толпа мастеров этикета неустанно трудилась, стряпая правила торжеств в обновленном Тосэне. Жертвы этикета как раз теперь находились в получасе мучительного ожидания от публичной казни — так называл свадьбу Дорн…

От Сэна шарахались, инстинктивно заслоняясь и заранее морщась, чуя неполученные пока удары. Друг навис над Улом, принялся взглядом вдавливать в площадное стекло. Пустые усилия… В отличие от толпы, Ул не считал алых нобов — опасными. Он ответно щурился, наглел… и самую малость огорчался. Приходится смотреть снизу вверх, отчего делается яснее ясного: хэш Донго к осени здорово раздался, и лицо стало шире, серьезнее. Бородка пробивается, друг вынужден каждый день править её лезвием фамильной сабли, экономя на брадобреях… Ул скривился: сам он за лето не прибавил в росте и на толщину ногтя, остался худ. Тот же пацан лет четырнадцати.

Хоть привстань на цыпочки, хоть подпрыгни, а ты — вечный недоросль.

— Ул, ты должен…

— Стоять, не зевать, глядеть в оба, помнить, что я ноб. Низко не кланяться, следить за крышами, — выпалил Ул.

Сэн кивнул, постоял, без слов внушая важность идеи охраны. Наконец, он отвернулся и удалился. По движению плеч, по тому, как от Донго шарахаются, ещё не напоровшись на взгляд, понятно: взбесился окончательно, счел слова друга отговоркой. Беда в том, что ноб с даром и славой Донго обязан заключить брак громко, раз пошёл против нового закона и умудрился заручиться поддержкой канцлера. Сэн хэш Донго стал сплетней на всё княжество, да еще на пару с самими хэшем Боувом — наследником особенной семьи, окруженной ворохом темных историй, сплетен и тайн. Все Боувы по мужской линии поразительно похожи, им и бумаг предъявлять не приходится — беловолосым, рослым, сухим, с нечеловечьим взглядом багряных зрачков.

— Стою, гляжу, — Клог хэш Ул с отвращением поправил кружевные манжеты. — Как кулик на болоте.

«Болотный ноб» — не ругательство, но вполне определенное, устойчивое сочетание слов. Наделы в топях выдают тем, чьи заслуги ничтожны, а вот дар крови доказан неоспоримо — обременительный для умных, тешащий самолюбие дураков. К имени Клога прилагается участок, наспех названный «топи Ула». Эти топи на карте смог обнаружить только премудрый Монз: нобский надел располагается в непролазных недрах гнилых трясин, где нет ни троп, ни дна. Там и гать настелить не на что!

Ул решительно встряхнулся, развернулся к центру площади и стал пробираться через рой мельтешащих нобов низкого происхождения, допущенных градоправителем по «праву крови» стоять на площади, тем слегка отличаясь от горожан, гудящих вне границ купола, за первой линией охраны. Миновав эту толпу, Ул кивнул смутно знакомому стражу во втором круге охраны, поднырнул под алебарду.

Теперь Ул расталкивал нобов познатнее, такие стояли за вторым кольцом охраны. Миновав их сборище, в десятый, наверное, раз за день, Ул показал именное приглашение с особой меткой в левом верхнем углу. Только с таким дозволено войти во внутренний круг охраны и протиснуться мимо обладателей похожих именных приглашений, чинно сидящих за столами со снедью.

Наконец, Ул добрался до своего места — на возвышении, похожем на пьедестал статуи. «А ведь всего-то пенёк, только что без коры и покрашен», — мелькнуло в голове. На подобных же шести пеньках замерли в гордых позах нобы-свидетели. Все возмутительно молодые, все из числа противников Дорна, истративших на общение со столичным драчуном по две, а то и три куртки.

Нобы-свидетели лениво поглядывали на крыши и балконы, сплошь заполненные зеваками, ждали красивого зрелища и радовались своей важной роли.

Сонливость слетела с Ула: получается, из всех семи возвышений лишь одно — воистину для наблюдения? Потому рычат Сэн и Дорн, повторяют вроде бы бессмысленные наставления: самим им, случись что, не добежать и не вмешаться.

Ул собрался, начал смотреть в оба, как велено. Вот торжественно прошли со своими оруженосцами алые — пять взрослых нобов при фамильном оружии. Им отводится место за спиной градоправителя, принимающего клятву. Алые так и сияют: для них день светел и бой выигран, ведь нынешние браки доказали: новый закон не подмял исконного. Следом прошли и сели в кресла синие — двое, их дело внести в лист имена и проследить за расстановкой подписей. Ярких белых нобов в городе нет, их роль в церемонии отдана бездарным отпрыскам старых семей. Вот оба встали у поручней кресла градоправителя. Пыжатся, аж на цыпочки поднимаются: любуются собой.

Теперь черед золота. Эту ветвь дара представляет сам граф Орсо. Его, как и на памятном балу, приходится ждать… Площадь гудит, волнуется. Нобы-свидетели переминаются на пьедесталах. Градоправитель потеет и украдкой мнёт платок, жестом просит воды. Ему дурно, он устал от столичных гостей, при которых сам — не хозяин Тосэну.

Наконец — звонкий цокот подков! Ближе, ближе… Толпа замирает. Женщины на балконах томно вздыхают. Орсо не молод, но в столице у него специфическая репутация.