Перевернутая карта палача

И мысли — прыгают и продираются. Черный ноб! Ул в прыжках видел подробно, в мельчайших деталях, пергаментное лицо, натянутое на кости черепа без выражения и морщинок. Ул проваливался в каменный лабиринт толпы и вырывался из него, чтобы снова прыгнуть и стать ближе к врагу. Ул видел: черный уже сделал первый шаг к центру площади. Он улыбается нитками бесцветных губ. Упивается общим страхом. Шаги его шуршат… Вот черный ноб миновал первое кольцо охраны. Никто не задержал его!

Черный прошел второй кольцо бесполезной охраны. Сбросил шляпу.

Ул вырвался из толпы в коридор, созданный тьмою взгляда незваного гостя. Теперь Ул внятно, постоянно наблюдал чёрного. Он не знал этого человека, никогда не встречал прежде. Но ощущал острый холод — тот самый, памятный по лечению Дохлятины, хотя дело было давно, в начале лета… Сейчас осень, власть холода куда полнее. Вывернутый наизнанку дар лекаря прирастил силу, годную лишь отнимать — жизнь, надежду, радость…

— Рэкстов прихвостень, — осознал Ул. До боли сжал кулаки, вдавил ногти в ладони. Шагнул вперед, перемогая давление мрака. — Бессветный.

Если бы тогда, в столице, Дорн дослушал рычание Рэкста и сдался его лжи, он бы пополнил свиту зверя, — вдруг подумал Ул. Неужто Дорн однажды стал бы подобным чудовищем?

Ул достиг избранного заранее места и встал лицом к врагу. Это оказалось трудно, будто он — по горло во встречном течении ледяной реки! На самой стремнине: точно на линии смертоносного взгляда.

Но нитяным губам черного ноба проползла змея улыбки. Левая рука вскинулась, черное кружево манжета качнулось и легло почти до ногтей — синеватых, длинных, как когти. Указательный палец прицелился в белые платья.

— Проклят сей день, прокляты вы, смертно проклят…

Тьма и мерзость отравленного шепота штормовым валом мчалась на Ула. Червивая гниль живого трупа, насквозь проточенного завистью к чужому счастью, отравляла всю толпу. Слабые вынужденно, покорно верили каждому черному слову. В общем молчании бремя проклятия давило всё весомее.

Взгляд проклинателя не просто тяжелел — он норовил отшвырнуть, смести любые помехи. Толпа сдалась сразу, смертельно раненная страхом, толпа пожертвовала чужим праздником, лишь бы спасти свой покой…

Ул отступал по шажку, кривясь и всхлипывая. Он запрещал себе моргать и жмуриться, он упрямо вбирал тьму, слеп и глох, но оставался надежной плотиной. Увы, он не мог не отступать, не находил способа полностью исчерпать напор беды. Но и волна мрака не получала власти заполнить площадь, она пока что разбивалась о плотину, которой для неё стал один лишь Клог хэш Ул. Друг. Человек, убежденный, что за его спиной те, кто заслуживает счастья, именно счастья, а не проклятия!

Тьма давила, поднималась выше, угрожала удушить, утопить.

На плечо Ула легла легкая рука.

— Какой надежный свидетель, — голос Чиа звучал по-особенному в стеклянной, окончательной тишине. — Принимая мир людей, я принимаю и смерть, как возможный исход. Но разве есть в том проклятие? Это выбор, мой выбор. Вашего мнения я не спрашивала. Оно такое… скучное.

Чиа улыбнулась, выше вскинула подбородок и рассмеялась светлым летящим смехом… Впервые с момента встречи Ул осознал: девочке-вервру воистину полторы тысячи лет. Чиа — существо третьего царства, и наделена особенным даром, таким, что сам Лоэн счел его достойным спасения. В смехе звенит убеждение, ненавязчивое — и оттого ещё более могучее.

Ул осторожно выдохнул, разжал зубы. Проглотил привкус крови и железа. Тьма утонула в стеклянных недрах площади, рассыпалась прахом, сгинула. Купол, созданный Лоэном, отозвался голосу Чиа охотно и полно.

— Прежде смерти в её тень ступают лишь неразумные, — прошелестела Чиа. — Вы позволили последней ночи расправить крылья над собою? Пусть и она станет свидетелем. Я не изберу иного спутника. Никогда, слышите? Хотя для нас с вами понимание этого слова очень разное.

Чиа снова тихонько рассмеялась, ободряюще хлопнула Ула по плечу и плавным жестом направила его обратно, к месту на пьедестале. Ноб в черном плаще дышал хрипло, с надрывом. Он разевал рот, онемевшие губы подрагивали. В горле клокотал крик, и не мог прорваться наружу. Ослепшие глаза жутко и обреченно взирали ввысь, закатываясь под верхнее веко.

— Ты… лань, — Ул встряхнулся и ошарашено глянул на Чиа.

— Лань? Даже не знаю… Лань убегала от бед, да. Я — вервр, и я не побегу. Я нашла главное, ради чего… ради кого готова умереть, — Чиа пожала плечами. — Его жизнью никто не посмеет играть. Даже если мне придется пристраститься к ягнятине.

Чиа развернулась и гордо прошествовала на свое место. Ул растер лоб. Моргнул. Он был готов поклясться, что мгновение назад в огромных глазах лани мелькнул хищный алый огонек.

Когда Ул взобрался на постамент, черного проклинателя уже волокли люди Хэйда, а сам Дохлятина осматривал толпу особенно спокойно и внимательно. Ул, холодея, предположил: даже очень опытный в интригах человек не смог предусмотреть всего. Даже его кто-то обыграл. Рэкст? Тогда почему самого беса нет на площади? А если не он, то кто смог приказать прихвостню багряного?