Перевернутая карта палача

Мстительности или коварства в характере коня не обнаружилось. Поставив уши, Алый Пэм выслушал от Ула шепот искреннего восторга. Благосклонно принял сухарик: Ул отметил, что стальные удила бес для своего коня не использует. Пэм, хрустя сухарем, вздохнул и встал боком, удобно для посадки в седло.

Двигался Пэм стремительно, подчинялся достаточно полно, но требовал многого: «ложился» головой на поводья, облегчая себе дыхание и превращая для седока скачку в тяжкую работу рук и всего тела. И — Пэм не желал сбавлять ход! Он умудрялся и в сумерках не оступаться, летел охотно в гору и под уклон… Хотя последнее даже Дорн строго запрещал, ведь конь может сломать шею! Да и кротовьи норы… Но спорить с красным скакуном оказалось бесполезно, Пэм числил временного седока лишь грузом. Отчаявшись добиться иного отношения, Ул сосредоточился на выборе направления и работе поводом. Родной ветер трепал волосы, шептал подсказки. Впереди, за перегибами холмов и извивами тропы, поскрипывала повозка. Сэн дышал редко и слабо, но — дышал.

Скачка мешала ощутить страх. Скачка прогоняла мысли. Когда до повозки остался один поворот тропы, Ул начал успокаивать Пэма. Когда седок спешился, Пэм отвернулся, обнюхивая кочку. Повод конь тащил по траве, запрещал себя привязывать, угрожая ударом задних копыт.

— Чиа! — позвал Ул.

Повторив зов, он нырнул в заросли у обочины и бросился напрямки, срезая петлю дороги. Показывать алого коня друзьям Ул не желал.

— Здесь, — вполз в уши шепот вервра.

Звук повел к месту привала. Друзья только-только расположились под прикрытием рощи, у заболоченной промоины со щетиной камыша. Ул выбрался на полянку, встряхнулся и кивнул Чиа. Протянул на раскрытой ладони драгоценную склянку.

— Противоядие.

Чиа отложила тряпки, испачканные в крови. Обернулась и довольно долго смотрела на Ула, раздувая ноздри и вслушиваясь во внятное верврам.

— Вот как, значит, — наконец выговорила она. Вскрыла склянку, принюхалась. Покосившись на неподвижную Лию. — Это поможет. Но… тебе придётся вернуться, да?

— Да.

Чиа замолчала, готовя свежую повязку. Нагнулась, капнула из склянки на рану, подождала. Дотянулась до фляги, капнула в нее. Приподняла голову Сэна и попробовала его напоить, хотя бы смочить губы.

— Благодарю, Клог. Больно так говорить, но что ещё я могу? Пожалуй, вот… Лоэн не уничтожил его. Их связывает что-то большее, чем вражда. Еще вот: вервры в причинении смерти честнее бессмерти иных царств. То, что тебе предложено, выглядит как его игра с добычей. Но я чую иное. Потребность? Не знаю… Он хищник, и даже одна капля страха будет стоить тебе жизни. — Чиа закрыла склянку, убрала в короб с лекарствами. — Прости. Я боюсь его.

Лия наконец-то очнулась, вспыхнула лихорадочной улыбкой, узнавая Ула. Протянула руку и тронула его пальцы.

— Цветочный человек… ты прав, когда закрываю глаза, нет осени, и птица поет. Только мне очень больно. Я быстро устаю.

— Меня не будет рядом… долго, — предупредил Ул. Он удивился тому, как спокойно и складно ложатся на язык слова. — Две просьбы. Первая. Если ничего не разрешится до зимы, вернись за мамой Улой. Вторая. Даже если Сэн не поправится, сейчас или в другой раз, он алый и бой для него — жизнь… даже в худшем случае, не становить такой, как тот черный ноб. Не мстить за самого важного человека — слабость? Тогда будь слабой. — Ул погладил пальцы Лии. — Ведь я всё ещё твой цветочный человек. Сбереги это.

— Куда ты? — насторожилась Лия.

— За своим наследством. Давно пора. Зря я дотянул до… края.

Ул отвернулся, с разбега канул в тень деревьев, как в омут, не слушая летящие в спину вопросы и просьбы. Ул глотал прелый туман, настоянный на жухлой листве и паутине. Спешил, удивлялся себе и — улыбался… Он снова один, как в ту ночь на реке, в корзине, ещё не замеченной с берега мамой Улой. Но теперь он не младенец умом и душой, он научился понимать: иногда одиночество и есть свобода. Можно принимать решения и отвечать за себя. Даже странно, что Рэкст построил ловушку так, будто он не худший враг. Враг, не использующий слабости…

Алый Пэм в сумраке сохранил особенную теплоту масти. Он встретил седока с прежней снисходительностью. Ул качал повод и недоумевал. По норову коня ясно: Пэм видит себя совершенством и охотно служит хозяину, который ему — друг. Значит, хищник Рэкст способен нежно заботиться о лошади?

Еще более странно то, что Рэкст явился к переправе в заранее намеченный момент, но не вступил на площадь Тосэна, не создал на свадьбе невероятный переполох. Рэкст — вервр, для него эмоции сытнее мяса. И все же бес предпочел ночь и реку. В таком выборе имелся риск. Или — выбора и не было? Тогда понять бы: почему? Знал ли Рэкст о появлении Лоэна в мире? Конечно. Желал ли увидеть его или хотя бы площадь, помнящую бой дракона? Наверняка. Наконец, почему Рэкст снисходительно подарил жизнь предателям из своей же свиты?

— Нужен Хэйд, чтобы такое разобрать по ниточке, — посетовал Ул, спрыгивая с коня.