Перевернутая карта палача

— Слова — сложная штука, — примирительно признал Ул. — Вы кричали разное, потому что не могли уйти. Дышали пылью и злились, хотя я первый день здесь и понятия не имею о правилах. Я мёл, где и когда велено. Если бы вы поздоровались и объяснили мою ошибку, я бы извинился и пошёл исполнять иные работы. Вы можете и теперь сказать, что к чему. Признаю, я уже понял, что мешаю вам. Но один неглупый человек посоветовал не прикипать ни к кому… сгоряча. Так что я продолжу пылить, покуда не услышу прямого обращения ко мне, Ясе. — Ул помолчал, ещё надеясь на примирение.

Взгляд скользнул, без интереса пересчитал башмаки молчунов в тени, вернулся к крикуну. Ох и пыли нанесло, — виновато сообразил Ул и решил-таки рассмотреть парня толком. Штаны серые, рубаха вся в пыли, волосы серые, лицо — и то припорошено. Плечи широкие, на скулах желваки ходят… Как бы парень зубы не сломал, разгрызая свою же злость. Глаза — узкие щели ядовитой ненависти.

— Знаете, вы куда интереснее прочих, достойный ноб. Вы кричите, они молча подзуживают. Такие люди за спиной не к добру. Наберитесь вежливости, ноб, и я тоже чего-нибудь толкового наберусь в ответ.

Ул кивнул и отвернулся, снова принимаясь взбивать пыльное облако.

— Бесова подстилка, — прорычал крикун. Голос зазвучал громче, взрослее. Парень качнулся вперёд, споткнулся… и всё же переступил край тени. Зарычал невнятно, бешено. Обнял ладонью боевой нож у пояса, оскалив сталь до середины лезвия. — Убью, отродье…

В недрах главного дома весомо заскрипело. Порог со стоном выпустил на крыльцо Лофра. Ул обернулся: он не мог пропустить это зрелище! Без ночного колпака лысина хэша так и лучилась глянцем. Пояс, достигающий на брюхе ширины в три ладони, немного утягивал телеса.

— Орёшь с утра? — зевнув, хэш уставился в небо. — Огня в тебе, что в раскаленной печи, а только пирогов мы покуда не кушали. Бесполезный ты, да? Или — вредный? Беса помянул в моем дворе, смерти пожелал невооружённому недорослю, будучи при оружии. Ругался, хотя тебе строго велено проглотить язык. Покажи язык!

Крикун пошатнулся, отступил на два шага и, к огромному изумлению Ула, усердно высунул язык. Замер, жмурясь и не смея шевельнуться.

— Не проглотил, — расстроился хэш. — Хотя кто ты есть, непризнанный до двенадцати изредка трезвеющим папашей, брошенный в нежном трехдневном возрасте одной из его шлюх… Навозник, пожалуй, а? Мамаша оставила тебя на конюшне. Уже знаешь, что такова в столице крайняя сплетня?

Хэш подмигнул небесам и протёр платком лоснящееся лицо. Долго сверлил взглядом крикуна. Ул, который всё это время следил за Лофром, сообразил быстро: хэш внимательно наблюдает за парнем и вымеряет, насколько тому болезненно каждое из высказываемых прямо теперь оскорблений. Хэш намеренно добавляет всё более мерзкие слова… А крикун бесится и рычит, он уже готов забыть все запреты и правила. По звуку стали понятно: пальцы на рукояти ножа конвульсивно сжаты, лезвие то скалится, то прячется со стуком в ножны, до упора. Дышать парень едва может — захлебывается.

Лофр зевнул, покосился на Ула, пришибленного всем этим разговором. В темных глазах хэша Улу почудилась досада.

— Ты крайний придурок, деревенщина… Берёшь на себя его обиду, хотя не приметил прежней, прямой и личной, им в тебя прицельно брошенной. Разве у тебя нет чести, чтобы за навозника стребовать извинения? Или ты крайний трус? Не пойму я тебя, ох, не пойму… Зато мой-то переросток яснее белого дня. Вон, замер с языком навытяжку, отравлен собственной злобой. Но ты… Ты что, тоже готов грызть мне горло? С чего бы? У тебя тут нет ни права, ни веса. Уймись, а то вышвырну. Даже имя не спрошу.

— Сколько сомов золота предложите за моё имя? Или вы по ночам беспричинно щедры, с недосыпу? — упёрся Ул, взглядом выбирая место, куда приткнуть метлу.

— Двух пескариков на зеньки, и то, когда сдохнешь, — расхохотался Лофр. — Разве твоё имя стоит большего? Разве не у тебя вырос горб от забот, как раз такой, чтоб мне кланяться?

— Я передал… посылочку. Мне намекнули, что нельзя доверять и самым надёжным людям таких дел, какие исполняют лично. Не желаете помнить о посылочке, ваш выбор. Я не желаю говорить имя. — Ул крутнулся к притихшему крикуну и рявкнул, ощущая, как в глазах темнеет от злости: — Закрой рот, кто он такой, чтобы спускать с тебя шкуру, да ещё по моей вине? Мы сами разберёмся, он не в уме, соваться с такой тушей в детские ссоры.

— А! — звучно выдохнул огромный Лофр и облокотился о хрустящие перила крыльца. — Надо же, Дохлятина расстарался, подсунул не кусок говна, а прям целый воз. Деревенщина, я не выношу на дух твоего поручителя, и долг свой не признаю. Пустил тебя из-за девчонки. Негоже ей было ночевать на улице. Он обещал, что стану учить? — Лофр загоготал, смолк и перебрал слова, как оружие в кладовой: — Тощего оборвыша. Лентяя, не способного держать метлу. Плаксу. Безродь, не отличающего палку от сабли? Твоя мать тоже шлюха, раз взвился из-за моих слов, кинутых не тебе даже.