Сразу же после новогодних праздников к ним пожаловала Марфа. Она привезла в упряжке на санях продукты-крупы, куриные яйца, намороженные кружки молока. Глаша за это должна была по длинному списку выдать мази, травяные сборы, порошки.
– Это тебе отец передал, – тихо сказала она Марку, подавая небольшую иконку Божьей Матери.
– Как он? – украдкой спросил он ее.
– Заболел. Как ты ушел, так и свалился. По хозяйству некому теперь помочь. Все на мне одной теперь.
Она вздохнула.
– Может, вернешься? – грустно посмотрела она на него. – Аннушка скучает… Все со мной время проводит… Только о тебе и говорит.
– Марфа, ты же знаешь, я не вернусь… Только, если отца…
Вернулась Глаша из кладовой с бумажными кульками снадобий.
– Я здесь все подписала, кому от какой хвори. Только ничего не перепутай, а это…
Глафира протянула ей баночку.
– Заваривай Степану на ночь. Через неделю на ногах уже будет.
Марфа вопросительно посмотрела на Марка. Глаша перехватила их взгляд и все поняла.
– Маркуша, съезди. Проведай отца, чай не навсегда расстаемся, – грустно улыбнулась она…
Глафира помогла собраться Марку в дорогу. Начиналась метель. Она вышла провожать его на мороз, одетая налегке. Ледяной ветер, подвывая и подхватывая ее выбившиеся из-под платка волосы, беспощадно теребил и спутывал их, ударял по лицу, снова подхватывал и трепал. Марфа и Марк уселись в сани. Лошадь в нетерпении переступала с ноги на ногу, в ожидании привычного окрика.
– Глаша, я скоро. Мороз крепчает. Иди, а то простудишься.
Марк поцеловал ее в губы. Марфа зычно крикнула:
– Но-о-о! – чмокнула и дернула поводья.
Лошадь, кивая головой, довольно затрусила по заметаемой вьюгой колее в обратном направлении. Глаша с болью в сердце провожала любимого, пока снежная завеса не скрыла его из вида…
Марк поднялся на высокое крыльцо и вошел через сени в жаркую избу.
– Вернулся, – услышал он слабый голос отца. – А то я думал, больше не увижу тебя.
– Ты чего это разболелся?
Марк незаметно для себя перешел с ним на немецкий.
– Время, верно, пришло… Помоги подняться.
Марк подал ему руку. Оперевшись на нее, Степан сел и опустил ноги в портках на пол. Затем согнувшись, добрел до стола и сел на лавку.
– Марфа, собирай на стол ужин, – крикнул он в сторону, поглядывая, как та уже хлопочет возле плиты. – Ну, как новая зазноба? – прищурился он, разглядывая блудного сына.
– Отец, давай не будем об этом, – нахмурился Марк.
– Ты не забыл, что тебя жена здесь заждалась.…Вроде уже мужняя, но и не баба еще… Ты зачем ее мучаешь?
– Послушай, кроме Глаши мне никто не нужен и мне без разницы, жена она мне или нет. Я только с ней поеду…
Степан с силой хлопнул по столу ладонью. Марк чуть не подпрыгнул от неожиданности.
– Ты это мне брось! – рассердился старик.
– Я вижу, ты уже здоров, – холодно произнес Марк. – Тогда я обратно пойду.
Он уже было поднялся, но голос отца охолонил его.
– С петли ее недавно Марфа вынула… Пойди, проведай девку.
– Зачем?
– Успокой хоть…
– Снова дать ей надежду? Не хочу…
Прошло два дня. Марк все не мог уехать от отца, хотя сердцем и мыслями он был уже с Глашей. В столярке отца, под его руководством, он соорудил по размеру рамы для окна зимовья, вставил стекла. Все было готово для обратного пути. Осталось только, чтобы распогодилось, и метель утихла.
Дверь скрипнула и в избу влетела, весело отряхаясь от снега, Аннушка. Увидев Марка, она встала как вкопанная у порога.
– Чего замерла? Проходи, чай не чужая.
Она, молча, сняла с себя верхнюю одежду и прошагала в маленький закуток за печкой.
– Анна! – грозно окликнул ее Степан. – Чего спряталась? Мужа своего не узнала? Помогай Марфе на стол собирать.
Послышалось тихое всхлипывание. Степан грозно взглянул на сына. Тот, молча, глядел в пол, поджав губы.
– Марфа, ставь самогон!
– Тебе же нельзя, – удивленно пробормотала жена.
– Кто сказал? Ставь, говорю. Может, последний день живу…
– Господи, помилуй, – перекрестилась она. – Да что же это такое?
Марфа скрылась за печкой и вышла с большой бутылью мутной жидкости. За ней следовала Аннушка. Марк украдкой взглянул на нее, и сердце у него в груди сжалось от ее заплаканного вида. Он что-то спросил ее. Она ответила. Они разговорились и не заметили, как за ужином остались вдвоем за столом.
– Пойдем, провожу, – поднялся первый Марк, но тут же снова приземлился на лавку.
Он захмелел от выпитого и ноги не слушались его, словно налились свинцом.
– Куда вы, на ночь-то глядя? Что места мало? Анна! Стели мужу постель, – послышался с полатей голос Степана.
Как только Марк увидел чистую белую постель, захотелось вдруг плюхнуться в мягкую пуховую перину, подоткнуть под подушку руки и забыться до утра. Будто во сне его подвели к кровати чьи-то ласковые руки, сняли с него всю одежду и накрыли мягким одеялом…