Переводчица. Книга 2

Он открыл глаза в кромешной тьме. За окном продолжала завывать снежная метель, сменяясь вьюгой. Марк двинул рукой в сторону, нащупывая под своими пальцами обнаженное женское тело. Оно шевельнулось и, потянувшись, прильнуло к нему. Тонкие пальцы принялись ласкать его грудь, живот, орган. Тот стал крепчать и увеличиваться в размерах, требуя от своего владельца продолжения. Марк перевернулся и лег сверху худенького женского тела. Широко раздвинув Анне ноги, толкнул свой орган между ними. Она вскрикнула от боли, но испугавшись, что ее услышат на печке, зажала свой рот ладонью. Мужчина, все больше потея и тяжело дыша, с трудом двигался все глубже, проникая в ее нетронутое еще никем лоно. Анне было невыносимо больно. Кроме дикой боли и страха, девушка не чувствовала уже ничего. Ее колотило, в голове гудело. Неужели, так будет всегда? Она плюнет тому в лицо, кто скажет ей, что лучше, чем заниматься этим, нет ничего на свете. Наконец Марк преодолел тугую преграду и под ее беспрерывные страдальческие стенания и вопли, задвигался на ней. Потом он, прерывая дыхание, вдруг несколько раз дернулся на ее измученном теле и излил в нее свое семя. В этот момент, лежа на печке, Степан погладил усы и бороду и довольно улыбнулся, а Марфа с завистью глубоко прерывисто вздохнула…

Как только забрезжил рассвет, за порогом раздался топот по ступеням крыльца. Дверь настежь распахнулась и в избу ворвалась в не застегнутом овечьем тулупе Глаша. Ее растрепанные волосы выбились из-под платка и прилипли к мокрому лицу. Она встала напротив кровати, где только что спали супруги и, вскинув ружье, прицелилась в Марка.

– Сволочь, ты обманул меня! – в ярости зашипела она, брызгая слюной.

– Глаша…

Марк сел на край кровати, опустив босые ноги на пол, и вытянул руку вперед, прикрываясь ладонью словно щитом. Он смотрел прямо ей в глаза.

– Глаша, пожалуйста, не делай этого. Опусти ружье.

– Будешь мне рассказывать сказки о своей неземной любви? Да тебе все равно с кем спать! – вся в слезах кричала она, содрогая ружьем.

Аннушка ни жива, ни мертва, спряталась за его широкую спину.

– А я дура, тебе поверила. Как же так? – продолжала сокрушаться она. – Я думала, что это неправда, когда мне вчера сказали… Выгнала, даже лекарства не дала…

– Глаша, это не то, что ты думаешь,…Я тебе все объясню.

– Что ты мне объяснишь? Что у тебя с ней ничего не было? Да ты на постель посмотри, там ее кровь… Как она оказалась в твоей кровати? Сама пришла? Ты конченный мерзавец…

Она снова вскинула ружье прицеливаясь…

Степан впервые за два последних месяца чувствовал себя как молодой. Все мысли его занимали Марк и Аннушка. Это, наконец, случилось и, дай бог, у них родится ребенок, продолжение его рода, его дворянского рода, о чем он уже давно мечтал, но перестал уже надеяться. Марфа хлопотала рядом в загоне, задавая корм птицам. Степан разливал воду по поилкам для скота. Внезапно послышался хлопок… второй. Они оба замерли прислушиваясь. Недобро екнуло сердце.

– Марк, сынок! – крикнул Степан, прижимая ладонь к сердцу, и бросился в дом.

Марфа, причитая, запинаясь и путаясь в юбках, бросилась следом за мужем. Уже поднимаясь по ступеням крыльца, старик и не надеялся застать сына в живых. Пошатываясь и едва отдышавшись от бега по морозному воздуху, он распахнул двери с сеней. Марк сидел голым на кровати и, облокотившись о свои колени, держал обеими руками голову. Аннушка побелевшими пальцами вцепилась в его плечи и тряслась позади него, прижимаясь маленькими, почти девичьими грудками к его спине. Степан медленно поднял глаза. Над самой головой его сына в строганном брусе зияли две дырки от пуль. Старик все понял…

Уже полгода прошло, как Марк остался в поселении. Глашу, он не видел ни разу. Иногда он приходил к озеру и подолгу смотрел за его водную гладь, рисуя живописные картины ее одинокой жизни в своем потаенном мире. Он устал, нужно было возвращаться домой, в Германию. Возможно, он вернется к Даше и все будет, так как было раньше, думал тогда он. Семейная жизнь с Анной не заладилась с самого начала. Он никогда не хотел ее как женщину и поэтому, та, сговорившись с Марфой, подпаивала его самогоном и укладывалась с ним в кровать. Утром он просыпался с головной болью и чувством вины и отвращения в душе… и к этой женщине.

Несмотря на это, Аннушка так и смогла забеременеть от него. Степан был крайне зол и разочарован, а Марк, как не оправдавший доверие своего отца желал вскорости ретироваться на родину, о чем уже в крайне резкой форме поставил в известность своего родителя. Тот угрюмо отмалчивался, часами пребывая в одиночестве и уединении.

Однажды за ужином Степан попросил Марфу вытащить из закромов литруху самогона. После словесной перебранки она отступила и выставила пол-литра.

– Ну, что сынок, почти год ты здесь у меня, – начал издалека старик.

– Бесполезно, к Анне не вернусь. Я все уже решил… Если ты меня не отпустишь, я сам уйду на днях.

– Ну, ну, ну. Застращал. Как только ты отсюда выйдешь, сразу в известные руки попадешь, и мы с тобой заодно.

– Лучше так, чем…