Переживая горе. Истории жизни, смерти и спасения

Смерть – это конец жизни, но не конец отношений, и оставшийся спутник часто сталкивается со сложным противоречием. Мы должны помнить о способности человека заводить многочисленные отношения, сохранять в себе прошлую и настоящую любовь. Выход из состояния горя не означает возвращение к прежней жизни: назад вернуться нельзя. Это означает гораздо большее. Как сказала одна женщина, потерявшая супруга, это новый вид нормальности. Этот процесс не должны торопить друзья и члены семьи, которые хотят вернуть к жизни вдовца или вдову и найти им нового спутника. Из каких бы добрых побуждений они ни действовали, их желание часто оборачивается катастрофой, потому что восстановление и адаптация порой занимают гораздо больше времени, чем предполагают окружающие.

Люди также могут осуждать и критиковать человека, если считают, что он оправился после смерти своего спутника слишком быстро и вступил в новые отношения до того, как прошло «допустимое» время. В таком случае лучше выслушать точку зрения друзей, чем в гневе разрывать дружеские отношения. В скорби нет правильного и неправильного. Мы должны принимать любую форму горя в себе и других и найти силы жить с этим.

Когда умирает родитель

Жизнь умерших продолжается в памяти живых.

Марк Туллий Цицерон

Бриджит

Мы с Бриджит, 52-летним адвокатом, долго говорили по телефону, прежде чем встретились. Ее мать внезапно умерла от сердечного приступа. Бриджит раздраженно сказала, что все советуют ей «держаться», но она понятия не имеет, что это означает. Я согласилась, что это очень раздражает. Я также добавила, что некоторым людям становится легче от простого объятия друга, который понимает их гораздо больше, чем они сами. В ходе того долгого телефонного разговора мы подняли тему самоконтроля. Бриджит задала массу вопросов. Как я работаю? Какую форму терапии я использую? Поможет ли она ей? Но откуда я могла знать, что смогу помочь ей? (Я и вправду не знала.)

Мы с трудом выбрали день сеанса. Мои проблемы с самоконтролем дали о себе знать, когда Бриджит начала просить о позднем сеансе, но я не работаю по вечерам. Тогда я подумала: «Что в моих словах “я не работаю по вечерам” ей непонятно?» Ее вопросы меня раздражали. Мне казалось, что Бриджит давит на меня. Возможно, она вообще сомневалась, нужно ли ей обращаться за помощью. Вероятно, она не хотела быть в числе тех, кто нуждается в психотерапии. Спустя шесть месяцев периодических звонков мы наконец-то встретились.

Я представляла ее совсем по-другому. Бриджит была стройной, хорошо одетой женщиной с длинными, идеально уложенными каштановыми волосами и аккуратным маникюром. Я сразу же подумала: «Когда она успевает следить за собой, если так много работает и воспитывает ребенка?» Бриджит нервничала, но сидела с прямой спиной. Она постукивала пальцами по ручке кресла, и это выдавало ее тревогу. Я была рада, что мы наконец-то встретились. Теперь я могла разобраться в том, что происходило в ее душе. Я уважала ее решение обратиться за помощью, хотя это противоречило ее обычному способу справляться с проблемами.

Желая успокоить Бриджит и развеять ее неуверенность, я снова рассказала о методах своей работы: количестве сеансов, проводимых тестах, методе записи, конфиденциальности и единственной причине, по которой я могу нарушить ее. Если появится риск того, что она навредит себе или другим, мне придется обратиться к ее врачу.

Бриджит настороженно смотрела на меня: доверие между нами возникло не сразу. Я попросила ее рассказать о себе. Она родилась в Германии и была единственным ребенком в семье. Работа ее родителей была связана с разъездами по всему миру. Она получила образование в Великобритании и жила здесь с 16 лет. После выхода на пенсию ее родители переехали в Великобританию. Бриджит говорила с легким акцентом и тщательно подбирала слова. Теперь она волновалась за своего отца. Она очень любила своего мужа Тома и их дочь-подростка, которую она назвала Зельмой в честь матери.

Бриджит была на работе, когда отец позвонил ей и сообщил о сердечном приступе у матери. Он немедленно повез ее в больницу, путь до которой занимал четыре часа. Бриджит рассказала мне о поездке на поезде, о своей панике, незнании, жива ли ее мать. Она вспоминала, как оказалась в больнице и побежала по ярко освещенным коридорам. Наконец, она оказалась в пустой комнате, где лежала ее умершая мать. «Она выглядела как мама, но мама ушла, – прошептала Бриджит. – Это была не она. Я дотронулась до нее, но она была холодной. Она умерла двумя часами ранее». Я заметила, что Бриджит дрожала, и поняла, что холод смерти до сих пор жил в ее теле. Она говорила на автопилоте: разум и сердце работали сами по себе. Она словно рассказывала мне историю о ком-то постороннем.