Переживая горе. Истории жизни, смерти и спасения

Аннет не чувствовала, что постоянно ищет Эмбер, потому что она легко выуживала самые поздние воспоминания. «Я помню, как расчесывала ее волосы и как они пахли, – поделилась она. – Я вижу, как Эмбер бежит ко мне после занятия по гимнастике, врывается в комнату, такая живая… Я жалею, что не записала ее на видео: в тот день она постоянно смешила брата и сестру и хохотала над своими шутками, корчила рожицы… Эмбер умела говорить всем телом. Даже если она стояла ко мне спиной, я могла точно угадать, когда она улыбалась». Воспоминания стали методом исцеления Аннетт. Они позволили ей почувствовать себя лучше. Но все меньше людей говорили об Эмбер, и у нее было все меньше возможностей вспоминать ее. Из-за этого она заполняла свой день делами и продолжала жить. Это было ее способом борьбы…

Спустя девять месяцев после смерти Эмбер Аннетт забеременела. Они с Филом сообщили мне об этом со слезами на глазах и счастливыми улыбками. Разумеется, это не было попыткой заменить Эмбер. Друзья злили Аннетт своей упрощенной идеей: раз она беременна, значит, «все в порядке». Два чувства, надежда и горе из-за смерти Эмбер, протекали параллельно. Одно не могло отменить другое. У Аннетт были три здоровые беременности, и она оптимистично верила, что эта тоже пройдет успешно. Это наполняло светом их самые черные дни.

Приближалась годовщина смерти Эмбер. Любая годовщина означает временной ориентир. Это событие было важным, и подготовка к нему оказалась нелегким делом, особенно для Фила, который не мог спать по ночам. Накануне он занервничал и осознал ужас произошедшего. Годовщина приходилось на пасхальные каникулы, Фил и Аннетт решили встретиться со своими родителями. Для этого им нужно было поехать во Францию. Дети хотели провести время со всей семьей, в том числе с дядями, тетями, двоюродными братьями и сестрами. Они интуитивно чувствовали, что любовь была лучшим лекарством от их грусти. Открывшись ей, они бы преодолели свое горе. Дети хотели увидеть дерево, посаженное в честь рождения Эмбер. Там же семья развеяла часть праха. Им хотелось почувствовать себя рядом с ней. Филу тоже стало немного легче.

К концу нашего сеанса он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и сказал в потолок: «Если бы я мог попасть в рай и сказать всего несколько слов, я бы сказал Эмбер о том, как люблю ее и скучаю».

Фила беспокоило, что они мало говорили об Эмбер. Он хотел вспоминать ее чаще, но остальные члены семьи не поддерживали разговор. Как отец он чувствовал, что должен вместе с Аннетт показывать детям пример, как нужно скорбеть. Фил постоянно обдумывал дилемму: как жить в настоящем, удерживая при этом Эмбер и свою боль. Фил безумно скучал по ней и надеялся, что если они будут говорить о ней, это сохранит ее дух живым и поможет всем лучше адаптироваться к новой реальности. Я думаю, он был прав.

Аннетт удивила и тронула меня свои решением записать видео со школьными друзьями, которые бы поделились своими воспоминаниями об Эмбер. Через неделю они собирались установить скамейку с мозаикой на игровой площадке в школе их детей. В этом им помогли другие родители. На мозаике были изображены Генри, Беатрис и лучшие друзья Эмбер. Узнав об этом, Фил крепко обнял Аннетт.

Через несколько месяцев мы поняли, что в терапии больше не было необходимости. Фил и Аннетт нашли способ жить, не теряя из виду Эмбер. Наш последний сеанс был радостным и грустным одновременно: радостным – потому что они больше не нуждались в моей поддержке, грустным – потому что мы прощались друг с другом. Мы сформировали очень близкие отношения, в центре которых находилась Эмбер.

Прю и роберт

Я получила сообщение от Прю и сразу почувствовала ее отчаяние: ей срочно требовалось встретиться со мной. Мне всегда сложно отвечать на подобные сообщения, когда я знаю, что не смогу помочь, потому что все мои сеансы расписаны. Я извинилась и как можно деликатнее написала, что у меня очень плотный график. Она спросила, может ли она хотя бы поговорить со мной по телефону. Я согласилась. Конечно, можно было не соглашаться на звонок, ведь я не собиралась менять свое решение. Но тут спорный вопрос: когда нужно оставаться человеком и отреагировать сердцем, а когда я действительно наврежу человеку, начав с телефонного разговора отношения, которые не смогу продолжить?

Прю позвонила мне, и я услышала хрустальный английский акцент. Она говорила очень быстро, и каждое слово сквозило острой болью. Ее 29-летняя дочь Алиша впала в кому из-за передозировки наркотиков. Сейчас она находилась в реанимации. Поскольку Прю не могла ничем помочь дочери, я согласилась встретиться с ней, но предупредила, что наши встречи будут периодическими, пока я не смогу выделить время в своем расписании. Я спросила, знает ли о произошедшем отец Алиши. Она сказала, что знает. Ее мужа звали Роберт, и я попросила их прийти на сеанс вдвоем.