Перси Джексон и похититель молний

Мы встретились глазами и, не говоря ни слова, пришли к согласию. Мы посмотрим, как будут обстоять дела в конце лета.

Она поцеловала меня в лоб:

– Ты станешь героем, Перси. Величайшим из всех.

Я в последний раз окинул взглядом свою комнату, чувствуя, что больше ее не увижу. И мы с мамой пошли к выходу.

– Уже уходишь, сопляк? – завопил мне вслед Гейб. – Скатертью дорога!

Напоследок я засомневался. Неужели я упущу шанс поквитаться с ним? И уйду, не выручив маму?

– Эй, Салли, – крикнул он. – Где там мясной рулет, а?

В маминых глазах полыхнул гнев, и я подумал, что, возможно, я все-таки оставляю ее в надежных руках. В ее собственных.

– Мясной рулет сейчас будет, дорогой, – ответила она Гейбу. – Рулет с сюрпризом. – Она подмигнула мне.

Последнее, что я увидел, когда закрывалась дверь, была мама, которая смотрела на Гейба так, будто размышляла, хорошая ли из него получится садовая статуя.

Глава двадцать вторая Пророчество сбывается

Мы были первыми героями после Луки, которые сумели вернуться в Лагерь полукровок, и, конечно, все смотрели на нас так, будто мы выиграли в каком-нибудь реалити-шоу. По традиции нас увенчали лавровыми венками и устроили в нашу честь большой пир, а потом мы оказались во главе процессии, прошествовавшей к костру, на котором надлежало сжечь погребальные саваны, сделанные для нас ребятами из наших домиков за время, пока мы отсутствовали.

Саван Аннабет был очень красивым: на его сером шелке были вышиты совы. Очень жаль, сказал я ей, что ее в нем не похоронят. Она дала мне тычка и велела заткнуться.

Так как я был сыном Посейдона, соседей по домику у меня не было, и дети Ареса вызвались смастерить саван для меня. Они взяли старую простыню, нарисовали по краям смайлики с крестами вместо глаз, а в середине огромными буквами написали «ЛУЗЕР».

Жечь его было одно удовольствие.

Потом мы собрались у костра, где ребята из домика Аполлона затянули песни и начали раздавать сморы. Я оказался в компании старых соседей из домика Гермеса, друзей Аннабет из домика Афины и сатиров, приятелей Гроувера, которые с восхищением разглядывали новенькую лицензию искателя, выданную ему советом козлоногих старейшин. Совет решил, что во время квеста Гроувер показал себя «неперевариваемо храбрым», и, по словам старейшин, его действия были «на рогатую голову выше всего», что они видели в прошлом.

С кислыми лицами на празднике сидели только Кларисса и ее братья и сестры, которые так буравили меня глазами, что я понял: они ни за что не простят мне унижения, которое их отец пережил по моей милости.

Но мне было все равно.

Настроение мне не испортила даже приветственная речь Диониса:

– Да-да, в общем, мальчишка умудрился не убиться и теперь возомнит о себе еще больше. Короче, ура. Теперь к другим объявлениям: в субботу гонок на каноэ не будет…

Я снова заселился в третий домик, но больше не чувствовал себя одиноким. Днем я тренировался с друзьями. А ночью лежал и слушал море, зная, что где-то там сейчас мой отец. Пусть он пока не знает, как ко мне относиться, пусть не желал моего появления на свет – но он наблюдает за мной. И пока у него есть повод мной гордиться.

У мамы появился шанс начать новую жизнь. Спустя неделю после прибытия в лагерь я получил от нее письмо. Она писала, что Гейб внезапно пропал, как сквозь землю провалился. Она сообщила об этом в полицию, но что-то ей подсказывало, что его вряд ли отыщут.

И совсем по другому поводу мама сообщила, что продала свою первую бетонную скульптуру в натуральную величину под названием «Игрок в покер». Частный коллекционер купил ее через художественную галерею в Сохо. Она получила столько денег, что смогла внести задаток за новую квартиру и оплатить первый семестр обучения в Нью-Йоркском университете. Сотрудники галереи умоляли ее предоставить больше скульптур, которые, по их мнению, представляли собой «прорыв в неореализме отвратительного».

«Но не переживай, – писала мама. – Со скульптурой я завязала. Я избавилась от коробки с инструментами, которую ты оставил. Пришло время мне заняться литературой». В конце она добавила постскриптум: «Я нашла частную школу в городе. И заплатила им, чтобы они придержали местечко, если вдруг ты захочешь пойти там в седьмой класс. Тогда ты мог бы жить дома. Но если решишь остаться на год на Холме полукровок, я пойму».

Я аккуратно сложил письмо и положил его на прикроватную тумбочку. Каждую ночь я перечитывал его перед сном и пытался решить, что ей ответить.