Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Строфа, состоящая в данном стихотворении из восьми двустиший, рифмующихся по модели монорима (аа ba ca da и т. д.), заканчивается бейтом, имеющим самостоятельную парную рифму (zz), отличающуюся и от общей рифмы строфы, и от рифмы бандов в других строфах. Цитируемый образец характеризуется большим количеством риторических украшений. Во всех строфах рифма снабжена редифом, три из двенадцати строф украшены также и анафорами. Обращает на себя внимание и то, что в начале стихотворения используется лексика и поэтический синтаксис, характерный для традиции «касыд катастроф», сложившейся в поэзии XI–XII вв. Отметим также, что в последней из приведенных строф можно наблюдать ранее редко встречавшиеся образы, которые в дальнейшем станут приметой нового стиля. Образ «пузыря на воде» превратится позже в один из частотных и будет использоваться в широком спектре сравнений. Еще одной деталью такого рода можно считать упоминание завесы на лике Пророка, что является отсылкой к традиции живописного изображения Мухаммада в миниатюре. В рассматриваемый период в поэзии многократно усиливается тенденция к визуализации образного строя – в том числе за счет описания живописи или сравнения словесного искусства с живописным, что сказывается и на характере авторских трансформаций традиционных мотивов.

В Диван Мухташама включено семь таркиббандов, два из которых представляют собой траурные элегии в память о конкретных лицах, остальные – восхваление или оплакивание шиитских имамов.

В творчестве Мухташама Кашани можно обнаружить и другую характерную для литературы XVI–XVII вв. тенденцию – усложнение поэтической техники, маньеризм, распространение приемов «искусственной» касыды на малые формы. В частности, демонстрируя мастерство в составлении тарих, поэт поместил в шести руба‘и множество хронограмм в честь восшествия на престол Исмаила II Сафавида (1576), а также составил сборник газелей, в каждой из которых использовал определенный поэтический прием. В то же время другие газели Мухташама выдержаны в достаточно простой манере и ориентированы на классические образцы. В подобных газелях обыгрывается близкая автору тема мученичества за веру. Приведем одну из газелей, в которой прочитываются намеки на житийную историю Мансура Халладжа, взошедшего на виселицу ради истинной веры:

Ночью [река] Диджла (т. е. река Тигр) роет плачем свои берега,
Бросаю я в реку крови свое ослабевшее тело.
Направь резвого скакуна ветра на мое бренное тело,
Сдуй мою пыль (т. е. прах) со своего пути.
Как же я взойду на виселицу, [если] твой груз отягощает
                                                                        печальное сердце?
Похороню под сырой землей подножье моей виселицы.
Во чреве земли если вздохну я в тоске по тебе,
Превращу в огненный факел свою могильную плиту.
О, каждый миг заряжен лук стрелой твоих кокетливых взглядов,
Ради Бога, приласкай мою израненную грудь!
Если бы не вырвал тот кумир цепь своего локона из моей
                                                                                            ладони,
Надел бы я на ноги кандалы терпения и спокойствия.
Мухташам, я требую от тебя суровости, ведь столкнул ты меня
Лицом к лицу со своим всадником, натянувшим поводья.

‘Урфи Ширази

Важной чертой рассматриваемой эпохи была массовая миграция представителей культурной элиты сафавидского Ирана в Индию, ко двору Великих Моголов. В их числе оказалось большинство поэтов, о которых пойдет речь далее.