Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Я соловей той розы, для которой розовая вода – кровь,
Я утка в том море, чья вода – кровь.
Влей крови лоз в мою глотку, ведь у больного любовью
Симптом его лихорадки – кровь.
Не отказывайся от окровавленной добычи, ибо у охотника
Все украшения тороков и стремян – кровь.
Мы безумцы любви, ведь у этой хмельной красавицы
Красота – сплошная рана, а завеса – кровь.
Райский источник посылает пересохшие губы и сердце,
                                                                  истомленное жаждой,
В пустыню любви, воды которой – кровь.
Какова вода и где ее источник, спросите
У пустыни любви, мираж в которой – одна кровь.
Ты не расспрашиваешь, ‘Урфи, о страданиях,
                                                                        ведь наше сердце
Тот пьяный, в чаше ответов которого – одна кровь.

(Перевод Н.И. Пригариной)

В этих произведениях проявилась одна из базовых черт нового стиля, которую Шибли Ну‘мани определил терминами, примерно соответствующими понятию «мотивотворчество», – мазмунсази, ма‘ниафарини, хайалбанди. Поиск тем, не входящих в устойчивый, закрепленный вековым каноном набор, был осознанной установкой сторонников «новой манеры» (тарз-и таза). Включение этих «новоизобретений» (ихтира‘) в жанровый репертуар персидской газели создало прецедент нарушения стилистической однородности ее языка, что и отразилось в представлении о совершенном стихе как о «пестром», «красочном» (рангин). Использование бытовой и даже вульгаризированной лексики, осуждаемой приверженцами строгой классики, стало визитной карточкой индийского стиля. В этом смысле характерна газель ‘Урфи с радифом «нахальный, нахал» (густах):

Тоска по тебе мучит мою душу так нахально
Из-за умильных взглядов, что другие бросают на твое лицо
                                                                                      нахально.
Когда наденешь кокетливые наряды, вспомни обо мне,
Ведь кто-то развязал завязки этой одежды нахально…
Благосклонность друга одаряет тебя вином, от которого
Вечный грешник в момент наказания ведет себя нахально.
В тот момент, когда красота устала от кокетства,
Не бойся, что ты чужой, входи нахально.

(Перевод Н.И. Пригариной)

Назири Нишапури

Еще одним выдающимся поэтом, покинувшим Иран и навсегда переселившимся в Индию, был Назири Нишапури (1560 – ум. между 1612 и 1614). Он снискал литературное признание еще в юности, переехав в Кашан и став участником многочисленных поэтических состязаний. Наслышанный о щедром меценатстве Могольского двора, Назири отправился в Индию и стал первым персидским поэтом, попавшим в свиту известного покровителя поэтов ‘Абд ар-Рахима Хан-и Ханана. В Диване Назири можно найти и посвященные ему панегирики, и восхваления, адресованные правителям династии Великих Моголов Акбару и Джахангиру. Сложенный поэтом двенадцатистрофный таркиббанд – восхваление двенадцати имамов – не оставляет сомнений в его приверженности шиизму.

Назири считается признанным мастером газели в индийском стиле, и, по мнению специалистов, его творчество оказало влияние на дальнейшее развитие этого стиля в поэзии на персидском и урду. Н.И. Пригарина отмечает, что на одну из его знаменитых газелей, начинающуюся словами «Бежит из наших рядов тот, кто не воинственен…», «писали встречные газели многие поэты, в том числе переклички с ней есть у Галиба и Икбала». Его сложнейшие по смысловому рисунку мистические газели не лишены самоиронии, психологической точности и особой остроты самонаблюдения. Один из характерных примеров – фрагмент газели с радифом «все еще» (хануз):