Персидский джид

Данила и рассказал про побег узников из подземной тюрьмы.

– Стало быть, тот, кто туда через заброшенный тайник пробрался и сторожа убил, теперь на Москву заявился и шкодит, – так он завершил свои похождения, старательно обходя то обстоятельство, что подбирать и утаскивать с собой джерид он не имел права.

– И все это как-то с воровскими деньгами увязано, – добавил Семейка. – Вот ты, батюшка Дементий Минич, людей по ночам посылаешь слушать да смотреть – не топит ли кто печь, не бьет ли воровские деньги, а много ли наслушали да насмотрели? А тут еще такое дельце…

Он рассказал о последних словах Бахтияра и о домыслах Желвака насчет Мытного двора.

Башмаков слушал внимательно. Когда Семейка кончил, он некоторое время помолчал, а обратился не к Семейке, а к Даниле.

– Вечно тебе неймется… И в подземную тюрьму-то ты залез…

– Узнать надобно в Разбойном приказе про тот побег, твоя милость! – воскликнул Данила. – Тогда будем знать, кого на Москве следует ловить! И где ловить!

– И когда ловить, – с легонькой насмешкой добавил Башмаков. – Только стрельцов с веревками послать останется… Вот что, молодцы. Вы как сюда пришли – так и прочь убирайтесь. Сидите на Аргамачьих конюшнях, ждите от меня вестей.

– Нам надобно завтра сбрую для аргамаков сюда привезти, государь посылал за сбруей, – напомнил Семейка.

– Там Акишев остался, вы ее в приказе получите, в книге распишитесь, а он кого иного в Коломенское пошлет. Вы же сидите в Москве. С конюшенным дьяком я сам насчет вас потолкую. Тело то спрячьте, завтра спозаранку сыщите в Кремле нищих постарше, когда по местам рассаживаться будут, их тайно отведите, покажите, может, чего сболтнут. Потом в избу Земского приказа – может, там кто опознает. Далее… Говорите, от собак покойника спасли? Поразведайте, чьи собаки. И о джеридах неплохо бы прознать – коли они такие подозрительные…

Башмаков отстранил Семейку и стал осторожно спускаться по лестнице. Хотя ночь выдалась лунная, хотя ступеньки были и широки, и светлы, свежеоструганы, однако загреметь по ним дьяку не хотелось.

– Господь с вами, молодцы! – так простился он, отпуская конюхов.

Начальный сокольник, что отвел их к Башмакову, давно спать завалился. И конюх Василий, что привел их через дыру в заборе, – тоже. А дыра кустами скрыта, а кусты в цвету и тонкой сладостью дивно пахнут, а тут еще ветер прилетел, черемухой повеяло.

От хмельного аромата у Данилы едва голова не закружилась.

– Чуешь? – с восторгом спросил он Семейку.

И тут же, словно разделяя его восторг, в кусте прямо над головой заговорил на свой лад, мудрено и выразительно, незримый соловей. Данила быстро поднял голову, но увидел лишь черные листья, сложившиеся в причудливую сквозную кайму, сквозь которую видна была чернильная небесная глубь.

– Чую, свет. Черемуха зацветает – к холодам, да это ненадолго, – отвечал Семейка. – Это ты, свет, был при том, как на того Бахтияра, царствие ему небесное, купец собак спустил? Припоминай-ка, как того купца звали, где живет?

Данила задумался.

Ему не хотелось возвращаться на грешную землю, от черемухи и соловья – к покойникам. Однако перед глазами встала картина: бегущий Бахтияр в зеленой однорядке, его разинутый рот, налетающий сзади пес, затем – приоткрытые ворота, на которые указал Ульянка. Однако в ушах ничего не прозвучало – ни Ульянкиного, ни какого иного голоса, ни даже собачьего лая.

– Не припомнишь, стало быть? Ин ладно, пошли дыру искать, где-то она тут поблизости…

* * *

Стенька любил торг всяким – разве что в весеннюю слякоть не любил. А осень, бывало, и сухая выдавалась, одно удовольствие пройтись, кланяясь знакомцам, затевая короткие и веселые беседы. Летом же, в жару, Стенька хоть и потел в своем служебном кафтане, а все равно радовался. Сейчас как раз весна уступала права лету, и в полдень уже порядком припекало.

Радость эту оборвал ярыжка Захар Дедилов. Он отыскал Стеньку и накинулся на него, как кречет на добычу:

– Ты где слоняешься?! Ступай скорее в приказ, там тебя Деревнин требует!

Стенька с места рванулся, как стоялый жеребец.

Деревнин мог ругать его нещадно, грозить батогами, стонать, как помирающий, от Стенькиных затей, и все же они друг к дружке привязались накрепко.

Подьячий уже стоял на крыльце, оглядывая сверху немалую толпу.

– Поедешь со мной! – крикнул он, высмотрев Стеньку. – Беги за извозчиком! Едем в Донскую обитель.

Гулять по торгу с дубинкой, красуясь и выхваляясь, приятно, спору нет, однако ехать по Москве, сидя рядом с подьячим, не в пример приятнее. Стенька выполнил приказание, а по дороге Деревнин рассказал ему, что произошло.