Персидский джид

В Кремле дымом не пахло, никто не носился, как ошпаренный, с охапкой спасенного имущества. На Ивановской площади конюхи подошли к знакомым подьячим, которые сидели тут чуть ли не круглосуточно и первыми узнавали новости. Те были в немалом изумлении – да не горит же ничего.

– Пошли на конюшни, – решил Тимофей. – Мало ли что…

– Не к добру, светы, – заметил Семейка. – Ночью вокруг Водовзводной башни суета, а ведь коли в Верху пожар – на нее вся надежда.

– Не к добру, – согласился Богдан. – Да только про огонь тот покойник, Бахтияр, ни слова не вымолвил. «Мышь», да «ядра», да «коло»…

– Колокол! – сообразил Тимофей. – При пожаре бьют в набат, вот он про что!

– Ага, и мыши с крысами на двор выбегают, – с обычным ехидством добавил Богдан. – Нет, братцы-товарищи, пойдем-ка мы на конюшню и там заново все обсудим.

– И у деда спросим, где Ульянка. Он-то последний, поди, Бахтияра живым видел, когда к Кремлю провожал, – молвил разумное слово Семейка. – Глядишь, и запомнил, о чем дорогой толковали.

Дед Акишев сидел, как всегда, в шорной, оттуда покрикивал, гоняя молодых конюхов. Ему передали странный слух о пожаре и сами были не рады – дед забеспокоился, засуетился. Наконец догадались – выставили у храма Рождества Богородицы на сенях дозорного – коли опять начнется шум и потянет дымом, он добежит, и все вместе начнут выводить коней. Тогда только дед ответил на неоднократно заданный вопрос об Ульянке.

– К нам отправил, к Анофриевым ночевать. А сегодня спозаранку он домой поехал на Каурке. Потихоньку доберется.

Каурка, восьмилетний бахмат, весной захворал – по непонятной причине во рту образовался «насос» – отекло нёбо, конь почти перестал есть. Пробовали растирать отек с солью – только хуже сделали. Дед Акишев отступился и решил перегнать коня в Хорошево, на свежую травку, к опытному стадному конюху Пахомию – авось он доберется до причины хворобы.

– Данила, свет, а не поехать ли тебе в Хорошево? – вдруг предложил Семейка. – Сыскать бы тебе там того Ульянку да расспросить.

Данила как раз возмечтал было забраться на сеновал. Ночка выдалась бурная, после такой ночки поспать бы хоть немного! Но Тимофей, Семейка и зловредный Богдашка были веселы и бодры, хотя тоже не спали. Впрочем, Тимофею-то с Богданом удалось вздремнуть… Ин ладно, как говорит улыбчивый Семейка…

Данила расправил плечи, вздернул подбородок.

– Я и сам о том думал, – сказал он. – Прокатиться, косточки размять!

– Это ты, Семен Ефремович, славно придумал, – похвалил дед. – Пускай съездит, пускай! Да вот что, Данила, Ульянка пряники медовые любит, так ты на торгу купи ему пряничка, вот тебе две деньги…

– Верно, Назарий Петрович, с пряником-то он охотнее вспоминать станет, – сказал Семейка.

Даниле совершенно не хотелось баловать парнишку заедками – не малое дитя, чай. Но слово деда Акишева на Аргамачьих конюшнях – закон. Придется вручать пряник…

Взяв гнедого Летуна, Данила выбрал на торгу самый подходящий пряник, в виде конька, и уже знакомой дорогой поскакал в Хорошево. Десять верст на отдохнувшем бахмате – что, в самом деле, за чепуха? А вот настанет день, когда дед даст Даниле под верх не бахмата, а аргамака, тогда и вовсе десять верст пронесутся со свистом, расстилаясь под конские копыта с непостижимой быстротой.

В Хорошеве Данила отыскал стадного конюха Пахомия и передал поклон от деда Акишева.

– Ульянка тебе надобен? Захворал парнишка, из Москвы вернулся – тут же пожаловался, у бабки его ищи, – качая головой, сообщил Пахомий. – Сказывали, опять чирьи на нем вскочили. И что за беда – как лето, так у горемыки чирьи по всему животу и по спине садятся! В холод проходят, по жаре опять вскакивают. Думали, под черемуховый цвет похолодает, без чирьев обойдется. Так нет же – где-то бегал, взопрел. Бабка его все лето и парит, и мажет, все без толку. А как осень – тут они сами и проходят.

Узнав, который домишко бабкин, Данила поехал отыскивать страдальца. А ехать было – за угол завернуть…

Он вошел в низенькую дверь и приветствовал еще не слишком старую женщину в холщовой подпоясанной рубахе, и оглядел избушку, и шагнул к занавеске, за которой несомненно был Ульянка, да только задремал и не слышал, как гость пришел.

– Нет внучка, я его к тетке отправила, тетка у него в Мневниках живет. У нее корневщица знакомая завелась, знатно лечит, так чтобы посмотрела. Может, ему чирьи-то заговорить надобно? Я парить умею, а слов – не знаю. В Хорошеве-то я первая травознайка, а на Москве и посильнее меня есть…

– А как тетку-то звать? – спросил Данила.

– А тебе на что?

– Ульянку срочно сыскать надобно.

– Она-то его дома держать не станет, к корневщице, поди, и повела. А к которой – Бог ее ведает! Есть такие, что у себя болящих оставляют, сами лечат.

– Так ты, бабушка, про тетку-то растолкуй все же, – домогался Данила. – Говорю же тебе – велено Ульянку сыскать без промедления!

– А кто ты таков, чтобы мне указывать?! Откуда взялся?

– Да конюх я, Аргамачьих конюшен, Данила Менжиков!

– Знать не знаю никакого Данилы!

И далее беседа была – как горохом об стену…

Плюнув, Данила выскочил на двор.