Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты

Что касается самого Паскевича, то, прибыв на Кавказ, он попал в весьма щекотливую ситуацию, так как все полномочия наместника по-прежнему остались в руках Ермолова, а он получил лишь право командовать войсками, да и то фактически под присмотром Ермолова. Кроме этого, Паскевич прибыл на Кавказ один и сразу оказался в окружении «команды Ермолова», генералов Вельяминова, Мадатова, Дениса Давыдова (двоюродного брата Ермолова) и других, которые откровенно демонстрировали ему свою неприязнь. Реакция Паскевича на это очевидна. Поэтому вполне предсказуемо, что он желал получить полную власть на Кавказе, которая бы развязала ему руки, а также сменить «команду» предшественника на более лояльных генералов. Думаю, так на месте Паскевича поступил бы всякий другой назначенец. К тому же, зная склонность самого Ермолова к интригам, можно не сомневаться, что он тоже не сидел без дела и, где мог, вставлял «палки в колеса» своему сменщику. Создавшееся двоевластие, да еще в критический момент вражеского нашествия, было чрезвычайно опасно. Именно поэтому Паскевич и требовал в своих письмах к Николаю окончательно определиться в этом вопросе. И император определился, окончательно отозвав Ермолова с Кавказа.

В целом, думается, и Ермолов, и Паскевич в данной ситуации друг друга стоили и как выдающиеся военачальники, и как опытные политические интриганы. Разница была лишь в том, что Паскевича всецело поддержал молодой император. Это и предопределило его победу.

– Ермолов падет, и уже ничто не сможет его удержать наверху! – говорил в узком кругу Паскевич.

– Паскевич – это случайный временщик, старающийся возвыситься за мой счет! – громко ораторствовал Ермолов, не боясь, что слова его передадут недругу.

Особенно раздражал Паскевича любимый Ермоловым Ширванский полк, считавшийся ермоловской гвардией, которую сам наместник именовал не иначе, как «мой десятый легион». Поэтому, вернувшись в Тифлис, Паскевич распорядился вернуть туда с гор Дагестана и Чечни Ширванский полк. В Тифлис ширванцы вступили с музыкой и песнями. Веселые и уверенные, что получат похвалу, они проходили ротами мимо дворца главнокомандующего. Выйдя на балкон, Паскевич молча взирал на эту гвардию Кавказа. Лицо Паскевича было красным от гнева. Еще бы! И офицеры, и солдаты были одеты каждый во что горазд. Многие не имели даже панталон, а вместо сапог на ногах более удобные в горах лапти и чувяках. Дело весьма обыкновенное для тогдашних кавказских полков! Не силах видеть такое безобразие Паскевич разразился отборным матом и прогнал полк прочь со своих глаз.

– И чего мы их превосходительству не угодили? – так и не поняли солдаты. – И песни громко пели, и топали так, что пыль столбом стояла!

В тот же день был объявлен грозный приказ со строжайшим взысканием командиру полка. Узнав об этом, Ермолов в пику Паскевичу издал свой приказ с благодарностью Ширванскому полку за оказанную в боях храбрость и твердость в перенесении выпавших на его долю лишений. Поведение Паскевича вызвало негативное отношение к нему со стороны офицерства.

«Я одинок, совершенно одинок», – жаловался он в письмах Николаю, приписывая это интригам Ермолова.

Кавказские войска, по его донесениям в Петербург, представляли собой шайки оборванных и грязных разбойников, в ветхих, покрытых заплатами мундирах без пуговиц, в штанах разного цвета (а в Ширванском полку и без штанов!), с изорванными ранцами, вместо портупей – веревки…

«Выучки нельзя от них требовать, ибо они ничего не знают», – жаловался Паскевич.

В его письмах «проконсул Кавказа» выставлялся жестоким притеснителем несчастных ханов, возбудившим «во всем мусульманском населении ненависть к русскому имени». Более того, именно Ермолов и есть причина войны с персами!

Раздражительный характер Паскевича заставлял его всюду видеть себе недоброжелателей, и он писал Дибичу, что ему нельзя оставаться с Ермоловым, «с самым злым и хитрым человеком, желающим даже в реляциях затмить его имя…».

Недовольство Паскевича не ограничилось одним Ермоловым, а коснулось его ближайших помощников, прежде всего Мадатова и Вельяминова. Из письма Паскевича Дибичу: «Более всех лживее, и обманчивее его (Ермолова. – В.Ш.) генерал‑лейтенант князь Мадатов… Генерал‑майор Вельяминов его поддерживает: они все друг друга поддерживают, и ничего нет труднее, как узнать истину». О Мадатове Паскевич был самого невысокого мнения, считая его всего лишь храбрым гусаром.

* * *

…Между тем Мадатов уже подошел к Елизаветполю. Вступление его в город было торжественным. Армянское население с хоругвями и крестами, вышло навстречу русским войскам. Мадатов, сойдя с коня, просил местное духовенство отслужить благодарственный молебен. Жители бросались к ногам Мадатова, обнимая его колени, несли солдатам хлеб и вино. Над цитаделью взвилось победное русское знамя.

А на следующий день из Карабаха пришли тревожные вести, что Аббас‑Мирза, получив известие о шамхорском поражении, бросил осаду Шуши и со всей огромной армией идет навстречу Мадатову.