Персона нон грата

Фельд метнулся в переулок и задел головой ноги повешенного на фонарном столбе секретаря горкома. Сильвестр хорошо знал этого немолодого человека с больным сердцем и поэтому неторопливого в движениях. Вырванное из распоротой груди сердце больше не будет болеть. Секретарь горкома висел под окнами своей квартиры.

А те, в кузове грузовика, уже заметили Сильвестра. Машина разворачивалась прямо на перекрестке. Они не боялись нарушить правила уличного движения. Они были хозяевами в городе.

Фельд установил переводчик огня на одиночные выстрелы — патроны надо беречь — и вскинул автомат. Его лица коснулась паутинка бабьего лета. Выстрел коротко стукнул на залитой солнцем улице.

…«Ку-ку!» — одиночно прохрипела шварцвальдская кукушка, разом напомнив Сильвестру о позднем часе, о немолодом его возрасте и стакане молока, положенном перед сном. Вот он, стоит на столе, где прежде было место кувшину с вином и за которым хватало места всем друзьям. А ведь повезло тебе, Вести, что дожил до внуков.

Сколько раз могла оборваться ниточка судьбы, срезанная пулей!

Она могла оборваться на солнечной улице родного городка, где Сильвестр принял бой с национальными гвардейцами. После, при штурме их последней огневой точки на колокольне госпиталя Святой Марии-Магдалины. На кладбище, куда Фельда привел след наиболее фанатичных в жестокости повстанцев. В склепе у кладбищенской ограды они, как стало известно Сильвестру, заранее припрятали деньги, документы, чистую одежду — повседневная была запачкана кровью. Не надеясь на снисхождение, трое или четверо боевиков решили уходить к западной границе.

Сильвестр устроил засаду по всем правилам. Нет, он был не один. В те дни невидимая борозда разделила Охотничью Деревню на два лагеря. Граница пролегала по улицам, на две половинки, словно круг домашнего сыра, разломила некоторые семьи. В противовес «национальной гвардии» стихийно сложился отряд рабочей милиции. Все молодые горячие ребята, вооруженные охотничьими дробовиками. В засаде у одного из парней сдали нервы.

Выстрелы двустволки грянули неожиданно и были совсем некстати, сорвав первоначальный замысел Фельда. Кладбище осветилось ответными вспышками автоматного огня, между надгробий засвистели пули, кроша мрамор, царапая гранит. Надгробные плиты принимали свинец, предназначенный живым. Сильвестру показалось на мгновение, будто мертвые поднимались из земли, чтобы остановить, развести врагов, еще вчера мирно пивших вино в одной корчме. Но нет — кровь бьет в головы сильнее вина.

Сильвестр стряхнул с плеча ветку, сбитую пулей, и ринулся вслед за стрелявшим, перемахнув кладбищенскую ограду. Связанные огненной цепочкой перестрелки, они бежали по темным улицам мимо домов с запертыми дверями и закрытыми ставнями. В проходном дворе Сильвестр потерял было беглеца, но, посветив фонариком, заметил на булыжниках капли крови. Они привели к дому Артура Миллера, с кем Вести играл когда-то в детстве в сыщиков и воров и чей отец тоже был убит на войне.

Фельд сменил диск автомата и позвонил, прижимаясь к стене. В глубине дома раздались шаги, щелкнул замок, звякнула откинутая цепочка, и… дальше Сильвестр не стал ждать. Плечом шибанул дверь, ворвался в прихожую, освещенную свечой, и защелкнул наручники на тонких запястьях Артура.

Если бы презрительный взгляд убивал, Сильвестр точно рухнул бы на пол. Тяжело дышащий, в заляпанных грязью ботинках, Фельд был просто неуместен среди старинных гобеленов, рядом с фигурой в рыцарских доспехах, стоящей в углу.

Той же ночью за Сильвестром прислали машину из управления столичной полиции, вернули погоны и должность, и несколько дней спустя он затребовал протоколы допроса Артура Миллера. Фельд не мог понять, что подтолкнуло стрелять в людей выпускника университета, чем обидела его народная власть, давшая образование и спокойную работу в краеведческом музее?

В материалах уголовного дела, законченного производством и переданного прокуратурой в суд, Фельд не отыскал ответа на свои вопросы. Миллер клялся покойными родителями, что ни в чем не виноват. Но кто бы ему поверил? Преступивший закон и порядок, он был чужой — кукушонок, которого во избежание новых бед следовало изъять из гнезда и поместить за железную решетку.

Дверь тюрьмы раскрылась перед Артуром Миллером через несколько долгих лет, хотя он не раз посылал апелляции. Сыгравший решающую роль в ходе следствия паренек из рабочей милиции успел занять ответственный пост в министерстве внутренних дел. Поэтому, видимо, в пересмотре дела отказывали. Звали того шустрого малыша, впоследствии заместителя министра внутренних дел, необычно — Конрад Лейла. В прежние времена, называя себя учеником Сильвестра, он, однако, не задумался поставить свою подпись на заключении аттестационного комитета, лишившего подполковника Фельда пенсии.