Персона нон грата

Ржанков исподволь изучал сидевших за столиками. Кажется, Скотт Фитцджеральд писал, что богатые — не такие, как мы, а другая раса. Признаки ее были в вольной небрежности жестов этих людей, подчеркнутой вежливости к официантам, смелости нарядов вездесущих американских старушенций, коим по нашим меркам только внуков нянчить, а они не ленятся разъезжать по европам и азиям, все пробуя на зуб, отщелкивая сотни метров кодаковской пленки. Естественно, среди этого контингента Ржанков знакомых лиц не находил. Но на всякий случай фиксировал в памяти, чувствуя себя точно на зачете в высшей школе госбезопасности, когда требовалось дать словесный портрет десятков людей, встреченных, скажем, в толчее ГУМа.

В сорок три трудно держать подобные зачеты после суток без сна. Вообще Геннадий Николаевич понял, что неплохо начальникам время от времени сходить со своего олимпа на первые ступени служебной лестницы, уже подзабытые. Тогда понятнее будут большие и маленькие проблемы подчиненных. Вот и Ржанков, сев за руль сегодня вечером, покрутившись на отдельской «Самаре» по центру столицы, сразу понял: тормозные диски пора менять, а ведь водитель говорил ему и раньше, да все пролетало мимо ушей.

За редким столиком постукивали теперь ножи и вилки; официанты убирали тарелки и меняли скатерти перед десертом. Ржанков тоже ждал, не так кофе, как свою незнакомку, черт бы ее подрал, и время тянулось, тянулось, словно караван по узким горным тропкам.

Ржанков незаметно помассировал виски. Караван! Что могли знать о караванах благополучные господа, собравшиеся здесь, чтобы смаковать коллекционные вина и пикантное зрелище? О караванах с оружием из Пакистана, отвечавших огнем на сигналы досмотровых групп, о пресном, кремнистом запахе, который выбивают пули из гранитных валунов, и последнем глотке теплой воды из помятой фляги?

Подняв бокал со свечой, Геннадий Николаевич зажег сигарету, и в полумраке перед глазами проступило одно из бесчисленных афганских ущелий, над которыми он кружил с Вадимом Бокаем. Снег на вершинах слепит до слез, расщелины обрываются вниз круто, кажется, к самому центру Земли, пейзаж дикий и суровый, будто на заре мироздания. Но удивительные встречи происходили на чужой земле.

Как звали ту девушку, Геннадий Николаевич не успел узнать. Завершалась удачная операция по выкупу у бандформирования наших пленных. Четвертые сутки без сна, до имен ли было Ржанкову! Оставалось последнее — забрать из кишлака семью человека, помогавшего «шурави» и раскрытого душманами. Вадим Бокай приткнул вертолет на крохотную площадку и ждал, не выключая двигателей.

Ржанков спрыгнул на камни и свежим взглядом человека со стороны сумел увидеть символическую картину. Два века встретились за глинобитным дувалом кишлака: женщины в паранджах с ковровыми хурджинами и вертолет, начиненный электроникой и грозным оружием. Все сошлось на этой грани: день настоящий и ушедший, и горькие беды, и редкие радости.

Ржанков по-джентльменски пропустил женщин вперед, занял привычное место в кабине — у открытого иллюминатора. Взревели двигатели, засвистели лопасти в разреженном воздухе высокогорья. Ржанков тут же забыл о женщинах, съежившихся на скамье у противоположного борта, он не вспоминал о них, пока его не тронул за плечо борттехник:

«Поглядите, товарищ полковник! Да нет, не вниз же, сюда, в кабину».

Ржанков оторвался от иллюминатора, в который глядел и его автомат Калашникова и за которым плыли горы. За каким дьяволом борттехник покинул свое место у носовой турели вертолета, что интересного может продемонстрировать в кабине Ми-8, изученной до последней заклепки, забитой патронными цинками, спящими вповалку солдатами, да еще узлами прихваченных в немирном кишлаке женщин, обалдевших от полета на «вертушке»? Борттехннк упорно тянул за рукав, Геннадий Николаевич обернулся и…

Хорошо, что автомат был закреплен в струбцине, иначе бы выронил его бывалый контрразведчик. Бесстрашно откинув чачван, а вместе с этой мрачной сеткой и вековые предрассудки, афганская девушка смотрела вокруг черными глазами. Она заглянула в пилотскую кабину, а теперь глядела на горные вершины, покрытые снегом, и не щурилась. Бледное красивое лицо, а в темных глазах не отражался свет.

Это длилось минуту или десять — Ржанков не знал. Снизу, из ущелья, вертолет обстреляли, она даже бровью не повела. Может быть, не поняла, в чем дело. Может быть, уже не боялась смерти. Для девушки с гор большое мужество — открыть лицо перед мужчинами, и Ржанков подумал, что теперь ее трудно будет испугать.

Одна из незабываемых картин Афганистана столь реально возникла перед глазами, что Геннадий Николаевич не сразу почувствовал: кто-то стоит за спинкой его кресла в сумраке малого зала ресторана «Ширали».

— Ресторан «Ширали» приветствует гостей! — торжественно провозгласил метрдотель, и одновременно за спиной Ржанкова раздался шепот:

— Руки вверх, господин полковник!

25. Ночь хранит свои секреты