Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

Таким образом, оказываясь в ином мире, человек живет хорошо, но очень скучает по дому. Он там в неволе и стремится вырваться из-под чужой власти. Но помощь может прийти только из мира людей. Не случайно считается, что спасти из неволи может нательный православный крест, тогда человек снова попадает под покровительство Бога и в созданный им мир. Мифологическая проза подчеркивает, что свобода выбора у человека есть только в своём мире, но надо стараться не переходить границы: пространственные, временные, вербальные, этические и любые другие. Как писал Павел в Новом Завете: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6:12).

Еще об одном важном условии удачного поиска детей говорят многие былички. Знахарь подчас точно описывает место, где будет оставлен ребенок: «Сегодня найдешь, сидит у берега на камне». Но предупреждает: «Только забирай молча, с молитвой» (SKS. 384/60).

Взрослых лесной хозяин уносит очень редко. Одноглазый леший, которого одновременно называют и чертом (piru, karu), может прятать женщин и в лесу, и унести прямо с крестьянского двора (138). Обычно это является результатом проклятия или наведения порчи, спасает тогда лишь обращение к очень сильным знахарям. Иначе похищенных люди могут даже увидеть, но не смогут помочь и забрать с собой. Необходимо, чтобы хозяин леса сам вернул на то же место, с которого взял (137).

Беда может случиться и с мужчинами. Н. Лесков еще в девятнадцатом веке записал рассказ, как однажды вечером в лесу мужик повстречал лесовика (meccälaine). Тот внезапно появился на дороге и заговорил: «А жаркий сегодня был день…» И именно разговором стал увлекать все глубже и глубже в глухой лес. Мужик ходил за ним целых трое суток, они постоянно разговаривали. Причем «в первые дни мне и в голову не приходило, что я на „худых следах“ (pahoil d’allil), только уже на третий день сообразил, что я не без чуда брожу столько дней, а домой все не попадаю». Спасло мужика только то, что он вспомнил первую фразу лешего, с которой тот начал беседу. И как только он произнес ее, «meccälaine вдруг захохотал и со словами „ты, брат, вижу, и говорить толком не умеешь, а повторяешь раз сказанные слова“, – пошел от меня прочь с криком, шумом, и долго еще слышно было, как ломались деревья под его сильными ногами!»[449] То есть необходимо было замкнуть вербальный круг, как в случаях встречи с Крещенской бабой, как с рассказыванием сказок во время Святок. После того как были закрыты вербальные границы в быличке, мужик вышел из «иного мира» и замкнул и пространственную границу, на первом же перекрестке сняв с себя одежду, «отряс ее старательно, чтобы не занести нечистого домой, и потом, благословясь, отправился домой». Таким образом, человек, проделав необходимые ритуальные действия, освобождается от влияния нечистой силы, и отдает себя во власть Бога.

Часто похищенных людей находят оставленными у каких-либо деревьев. В одной из быличек женщина пошла в лес, увидела впереди двух хозяек леса, которые были в женском обличье, и пошла за ними.

Ее нашли через два дня, засунутой между двумя деревьями, рот был набит мхом (SKS. Е701). В другом рассказе леший унес девушку, посадил под куст можжевельника и заставил молчать, не откликаться на зов ищущих людей. Там ее и нашли (SKS. К201).

Блуждание в лесу в некотором смысле тоже можно трактовать как кратковременное похищение хозяевами леса. Заблудиться в лесу, часто в совершенно знакомом месте, и оказаться на «чужой земле», в ином мире можно в нескольких случаях. Во-первых, если нарушены временные табу и человек пришел в лес за добычей в сакральное время: это воскресенье или церковные праздники (160, 150). Во-вторых, и это самые частые случаи, если переступишь пространственные границы двух миров. По-карельски это звучит: «mecän izändän jällil/dorogal olet; ты на следах/дороге хозяина леса», а чаще «karuloin jällil/dorogal olet; ты на следах/дороге чертей». Считается, что в таком случае человек, сам того не желая и не совершая никаких очевидных для него предосудительных поступков, просто переходит или наступает на невидимую человеческому глазу дорогу, по которой движутся духи-хозяева. В одной из быличек рассказчик пошел за ягодами. Идет обратно, уже деревня видна, он все идет-идет-идет, а дома не приближаются. И только когда он «со злостью» разделся, понял, где находится. На «следах черта» чужое и свое как бы меняются местами (SKS. К221).

В другом рассказе повествуется о дороге чертей-леших, которая проходит через сухой сосновый бор. Это место так и называют «Hijjen kangas» – «сосновый бор Хийси», там всегда и все блуждают (SKS. К221).