Вокруг государевой постели столпились ближние люди, главные вельможи — Богдан Бельский, сыскного приказа глава, Борис Годунов, чернобровый красавец, царева сына шурин, боярин Шуйский, другие чины двора да боярской думы.
Стоят, перешептываются, пот вытирают, на царя поглядывают, гадают, долго ли еще?
Оглядывает их Иван Васильевич, вздыхает.
Никому не может он верить, ни на кого не может положиться. Что делать?
Тело его немощно, единственный законный наследник, царевич Федор, умом слабенек, а других всех Бог прибрал. Слухи ходят по Москве, что старшего своего сына, Ивана царевича, государь своей рукой убил, кованым своим посохом.
Земля опустошена — половина земли стоит пустая, ибо пахать ее некому. На проклятую Ливонскую войну потратил несчетно людишек и несметно денег, всю свою жизнь на эту войну потратил — и все впустую, все зазря. Проиграли ту войну, сколько исконно русских земель пришлось отдать проклятым шведам. Ну, и опричники, буйные головы, тысячами народ губили. Самые богатые, самые знатные города — Новгород да Псков — обезлюдели, опустели, не через врагов-супостатов, через цареву немилость…
Инок, что из Белозерской пустыни пришел в прошлом месяце, говорил, что от великих грехов у государя все его хворости и неудачи, стыдил государя, велел ему покаяться, постричься в монахи, грехи свои замаливать…
Послушал его государь, разгневался и велел тому болтливому иноку язык урезать, а потом запороть до смерти.
Страдает государь, мучается. Только в бане находит он от своих хворостей облегчение, да еще в сокровищнице.
Принесут его холопы в сокровищницу, откроет он сундуки и глядит, любуется на монеты золотые и каменья самоцветные. Перебирает их руками, и словно легче ему становится.
Но сегодня не желает он в сокровищницу, устал после бани.
Пришла ему охота в тавлеи, в шахматы поиграть.
Зовет к постели Бориса — больно ловок тот в тавлеях.
Холоп принес доску драгоценную, хотел государевы фигуры расставить — оттолкнул его Иван, нахмурился: что я, дитя малое? Сам расставлю!
И правда, почти все фигуры расставил, один только черный король остался.
Хочет государь на место короля поставить — а рука не слушается, не попадает король на нужное место. Словно слишком велик он для своей клетки.
«Прямо как я, — думает государь. — Слишком велик я для этой душной спальни, для этого дворца, для этих людишек».
Смотрит он на черного короля в своей руке — и видит знакомое лицо: узкая бородка, узкие змеиные глаза, пронзительный взгляд, словно в самую душу проникающий.