И я вкратце рассказал ему о том, что должно произойти в ближайшее время, после чего намекнул, что этими познаниями было бы неплохо воспользоваться в практических целях, так сказать, осуществив переход из каббалы июнит в каббалу маасит.
То ли это показалось ему чересчур кощунственным, то ли он меня попросту не понял, сурово осведомившись, уж не хочу ли я попытаться предотвратить их гибель, тем самым помешав предопределенному всевышним в отношении всех этих людей. А знаю ли я, что лезть в дела господа — занятие неблагодарное?
Я тут же поспешил согласиться, что за это и впрямь можно схлопотать с небес по первое число, да так, что мало не покажется, после чего еще раз пояснил суть моей идеи. Купца, как по мановению волшебной палочки, тут же качнуло в другую сторону:
— Но с чего ты взял, почтеннейший синьор Константино, что если мы сейчас займем у них это серебро, то тем самым уже не вмешаемся в предопределенное? И кто ведает, может, тогда их вовсе не казнят? Но даже если и казнят — все равно у каждого из них имеются наследники. Они предъявят расписки и... Какя тогда буду отдавать занятые суммы, да еще с резой?
— Не предъявят,— перебил я, вовремя припомнив, что загадочная реза, которую надо отдавать вместе с основным долгом, означает процент.— Я забыл сказать, что видел, как станут казнить. Семьями. Так что предъявлять расписки будет некому. А если самих заимодавцев еще и слегка припугнуть, чтобы те спрятали наши долговые обязательства понадежнее во избежание... — я неопределенно повертел пальцами в воздухе,— то их не сумеют отыскать и государевы люди, тем более что они станут в первую очередь разыскивать не бумажки, а золото и серебро.
— Все-таки я бы не стал вычеркивать возможность ошибки. Видение видением, но если...
И вновь я перебил, предложив посчитать. Мол, пускай у одного из десятка и впрямь что-то изменится и его помилуют, либо расписку найдет случайно уцелевший наследник. Ну и что? Заняв у каждого по тысяче, купец все равно получит десять. Тысячу и еще двести рублей придется вернуть. Ладно. Что в итоге?
Считал Ицхак быстро, и итог ему понравился.
— А если таких окажется двое? — спросил он ради проформы.
— Хоть половина — все равно огромная выгода,— выпалил я, вовремя напомнив ему о пророках его народа, которые в свое время тоже бродили по Иудее и в открытую предупреждали людей о разных грядущих несчастьях.— Их речам внимали многие. Правда, только слушали, но не слушались. Тем не менее они знали о грядущем, и все равно случилось то, чему и суждено.
— Ты сам ответил, — хладнокровно заметил он.— К ним не прислушивались. Выходит, они ничего не совершали, а эти совершат. К тому же ты что-то не больно похож на пророка,— Он скептически оглядел мое одеяние.
— А ты сам видел хоть одного из них? — парировал я.
Достойного ответа на этот каверзный вопрос он не нашел. Крыть было нечем. Но еврей не был бы евреем, если б не выжал из этой ситуации максимума, тем более что он давно положил глаз на мой перстень. Еще во время нашей второй или третьей по счету беседы Ицхак насмелился выйти с предложением подарить ему эту красивую безделушку. В ответ он тоже пообещал подарок в размере тысячи рублей, и я сразу понял, что ему тоже известно происхождение этой драгоценности.
— Весь мой товар стоит чуть больше тысячи, но я готов отдать тебе все, что у меня есть, и сделать это первым, если ты подаришь мне его.-— Последнее слово он произнес с благоговейным трепетом.
Почему-то он даже ни разу не назвал его ни перстнем, ни кольцом. Странно. Но эту особенность я уловил потом, а пока мне было не до анализа, кто как что называет,
— Сказано же, подарок,— буркнул я,— Дареное не дарят. К тому же это не простой перстень. Мне говорили, что когда-то его изготовил сам царь Соломон, и он...
— Да что ты можешь знать о царе Соломоне?! — вдруг выкрикнул Ицхак, но тут же успокоился, взял себя в руки и деловито осведомился: — А кто тебе говорил?
— Некий равви,— Я на всякий случай повысил в духовном звании чудаковатого профессора,— И, кстати, тоже Соломон.
— А где ты с ним встречался?
Я задумался. Сказать правду — то есть на Руси? Но одно дело купцы, а что до раввинов, то, может, они в это время здесь и не жили? Решил не рисковать.
— Он просил сохранить нашу встречу в тайне, поэтому я не могу ничего говорить.
— Понимаю,— кивнул он,— Но зачем тебе лезть в такое чреватое многими сложностями дело, когда ты можешь без всяких хлопот получить от меня тысячу, нет, две тысячи рублей. Я дам даже три,—добавил он торопливо,— По рукам?
— Рублевики мне нужны, — рассудительно заметил я,— Но я хочу сохранить и перстень.
Словом, так ни до чего и не договорились. Теперь же он, вспомнив свое предложение, решил поступить хитрее.
— Хорошо,— махнул он рукой.— Я соглашусь вступить с тобой в то дело, которое ты мне предложил, но при одном условии,— И снова метнул быстрый взгляд на перстень.
— Опять ты за свое,— начал злиться я.