Перстень царицы Ульяны (СИ)

- А это уже не твоё дело! – завёлся Крынкин. – Охрану мою допрашивай, пока я им языки не вырвал, а со мной не сметь таким тоном разговаривать! Кто ты такой вообще супротив бояр?!

- Я представитель власти, и задача моя – охрана правопорядка в городе, - напомнил я. – За ваше дело я берусь лишь потому, что у нас оно в этой серии не первое, а преступника найти нужно. Всего хорошего.

Я уже давно перестал реагировать на агрессию местной знати в мою сторону. Горох прав, я им здесь поперёк горла. Раньше ж ведь как было? У кого род древнее и золота больше – тот и прав, простых людей вообще в расчёт не брали. А теперь так нельзя – милиция! Вот они и бесятся.

Агапка с поклонами проводила меня до дверей.

- Евстафий Петрович не в духе сегодня, - извиняясь за грубость боярина, прошептала она. – Не принимайте близко к сердцу, Никита Иванович.

От охранников я тоже ничего не добился – они честно признались, что на какое-то время заснули. Меня это, конечно, не обрадовало, но, с другой стороны, от боярина они своё уже получили. Мне же оставалось довольствоваться свидетельством Агапки. Я скрупулёзно занёс в блокнот приметы предполагаемого преступника: высокий, худой, с козлиной бородкой. Кого-то мне это напоминает…

Нет, стоп! Самое страшное в работе милиции – это поспешные выводы. Я даже головой помотал, убеждая себя в том, что никаких выводов не сделал. Срочно в терем к Яге для краткого совещания.

На обратный путь Крынкин распорядился предоставить мне кучера и телегу. И на том спасибо. Я устроился в телеге на пёстром ковре, раскрыл блокнот и принялся записывать свои мысли по ходу следствия. Дело, признаюсь, до сих пор казалось мне смешным, но работать надо: всё же неизвестный писатель посягает на частную собственность, а это уже вандализм, и задача милиции – такое пресекать незамедлительно. Проблема состояла в том, что я не мог знать, кто станет следующей жертвой, а моё дело – не допустить повторения ситуации. Но долговязый субъект в рясе действовал, похоже, без всякой логики. Сначала ремесленник, потом боярин, причём не из мелких. А следом кто, царь? Ну нет! Если Гороху поутру доложат, что его забор расписан похабными куплетами, он всю охрану на кол пересажает, да и мне несладко придётся.

Боярский кучер повёз меня через центр. Мы едва миновали Червонную площадь, как я услышал сзади торопливый топот конских копыт.

- Погоди, участковый! Вертай взад! Фома Силыч тебя… к себе зовёт, – к нам подлетел запыхавшийся всадник, в котором я узнал одного из еремеевских стрельцов. – Беда у него великая!

Я недоумённо воззрился на стрельца.

- Что случилось? – вот только Фомы мне не хватало! Уж у него-то, я надеялся, всё нормально. – Еремеева ограбили? Опять воскрес кто-то? Забор ему разукрасили?

Мне резко стало не смешно.

- Не… не ему. Езжай, участковый, Фома Силыч очень просил. Я к вам галопом, а тут смотрю – ты едешь, насилу догнал!

Дубль три.

Я повернулся к боярскому кучеру.

- Отвезёшь меня к Еремееву – и свободен. Дорогу я покажу. А ты, парень, езжай первым, скажешь Фоме Силычу, что я скоро буду.

Стрелец кивнул и умчался – только пыль взметнулась под копытами его коня. Мы двинулись следом. Фома жил недалеко от терема Яги, и мы часто ходили друг к другу в гости. На улице, где располагался дом сотника, царило странное оживление, народ возбуждённо что-то обсуждал. Я спрыгнул с телеги возле соседнего дома и к еремеевским воротам подошёл пешком. Господи, ну вот только не Фома! Как не вовремя всё…

Еремеев встретил меня у ворот. За его спиной маячила заплаканная женщина лет сорока. Её я раньше не видел.

- Что тут у тебя такого срочного случилось? – я пожал сотнику руку. – Не пожар вроде, чего твой гонец так переполошился?

- Ты откуда ехал? – вместо ответа спросил Фома.

- От Крынкина. Ему тоже забор разрисовали.

- Ух ты, и боярину досталось, - присвистнул Еремеев.

- Так а у тебя-то что? Я думал, и тебе посчастливилось.

- Неа, не мне. Вона, смотри, участковый, - и он махнул рукой в сторону дома напротив. Я обернулся и от удивления едва не сел на землю. Потом, опомнившись, просто привалился к забору.

- Едрёна кочерыжка…

Нет, на этот раз были не частушки. Теперь наш творец пошёл дальше и изобразил на воротах голую бабу с достоинствами впечатляющих размеров. Я едва сдержал нервный смешок. Женщина за спиной Еремеева вновь залилась слезами. Я недоумённо кивнул на неё сотнику.

- Это её дом, - пояснил тот. – Калина – портниха наша, почитай, всю улицу обшивает. Вдова она, ни в чём худом не замечена, с чего ей такой позор на воротах намалевали, ровно порченой невесте? Не, ты как хочешь, Никита Иваныч, а ловить нам надо этого охальника, оглоблю ему в жо… прости, Калина, я не хотел.

Женщина улыбнулась сквозь слёзы.

- Вы видели что-нибудь? – обратился я к ней. Однако портниха лишь покачала головой:

- Никого, батюшка участковый, спала я. Умаялась за день.