Перстень царицы Ульяны (СИ)

На собраниях думы я уже бывал неоднократно и потому дальнейшее развитие событий в принципе представлял. Сначала они будут полчаса рассаживаться, потом обвинять нас во всех смертных грехах, дальше переругаются, начнут мутузить друг друга посохами и таскать за бороды. На этом моменте бояре обычно забывали обо мне и о государе, а потому мы мирно считали ворон или тихо вели неспешную беседу. Заканчивалось всё тем, что побитых выносили, помятые выходили сами, а Бодров созывал особо приближённых и шёл с ними в трапезную. В общем, не впервой, прорвёмся.

Однако я ошибался. Мы с бабкой поднимались по лестнице, когда до нас донеслись крики, ругань и какая-то возня. В коридоре у зала заседаний что-то происходило. Я бы запрыгал через две ступеньки, но Ягу бросить не мог. Видя моё нетерпение, бабка захромала быстрее.

- Пойдём уж, Никитушка, пока не убили никого. А то помимо воскресшего пса у нас в деле ещё и труп будет.

- И то верно.

А у дверей зала заседаний творилось такое… Я чуть не расхохотался, честное слово. Устыдился лишь под взглядом Яги. Боярин Крынкин тряс растянувшегося на ковре дьяка Филимона, периодически от души прикладывая того лопатками в пол. Тщедушный дьяк вертелся ужом и плевался на полметра вверх, но сбросить с себя боярина не мог. Разъярённый Крынкин и впрямь был здорово похож на медведя. Щуплое теловычитание дьяка он поднимал, словно пушинку, одной рукой, другой твёрдо намереваясь выбить из Груздева душу. Столпившиеся вокруг думцы активно болели.

- Что здесь происходит, граждане? – я сунулся в толпу как раз в тот момент, когда кто-то из бояр заботливо сунул Крынкину резной посох. Нет, у дьяка в любом случае не было шансов, боярин задушил бы его голыми руками, но эти доброхоты… жаль, я не видел, кто конкретно снабдил Крынкина столь грозным оружием, иначе непременно взял бы на заметку.

- Поди прочь, участковый, не до тебя.

- А ну прекратить! – рявкнул я и, прорвавшись сквозь кольцо бояр, попытался оттащить Крынкина от дьяка. Глаза боярина налились кровью, он замахнулся посохом – если бы он попал, я отлетел бы обратно, но реакция, натренированная московской школой милиции, меня спасла. Я выбил посох из его руки и подсечкой повалил боярина на ковёр. Ну как на ковёр – на Филимона, который чуть не задохнулся под весом, раза в три превышающим его собственный. Бояре поражённо примолкли. Это напоминало затишье перед бурей.

- Что случилось? – спокойно повторил я. Крынкин сел на ковре, напоследок дав дьяку затрещину. Один глаз Филимона Митрофановича уже начинал багроветь свежим фонарём.

- Я тебя, участковый, зачем вызывал? – угрожающе повернулся ко мне боярин. – Чтобы ты преступника поймал, который мне ворота опоганил. А ты?

- Следствие ведётся.

- Ты, Никита, Иваныч, не обессудь, но хлеб государев ты задарма жрёшь, а толку от тебя никакого, - Крынкин поднял свой посох и медленно встал. Он был выше меня на голову, не меньше. – Как ты ушёл, Агапка мне всё и обсказала, как есть. Про злодея долгорясого с бородой козлиной.

Ах вот оно что. Крынкин сделал те же выводы, что и я сам, но, будучи куда менее сдержанным, немедленно попёрся учинять расправу над дьяком.

- И что? – я попытался изобразить непонимание. Боярин ткнул Груздева носком сапога в бок, и дьяк в отместку плюнул ему на полу кафтана.

- А то, что вот этот хрен собачий как раз тому описанию зело подходит! Пока ты балду пинаешь, я сам следствие вершить буду!

- Это самосуд. Карается арестом на пятнадцать суток, - напомнил я. – Вы не имели права. Немедленно принесите гражданину Груздеву извинения.

- А дулю с маслом не хочешь? – Крынкин впечатал посох в ковёр с такой силой, что, казалось, пробьёт паркет. – Мы, бояре, здесь закон – не ты, участковый.

Я не сразу заметил, что кольцо окруживших нас думцев расступилось. Со стороны лестницы к нам приближался Бодров с двумя боярами помоложе.

- Что здесь происходит? А, Никита Иваныч, и ты здесь… ты всегда кстати, как чирей на пояснице.

Бодров сообразил, в чём дело, и недовольно поморщился.

- Евстафий, ты другого места не нашёл, чтобы этому вот голову свернуть? Чтобы он потом из ковра государева зубы свои гнилые выковыривал? И за что ты его, кстати?

- Это он на моих воротах художества разводил!

- Не я! – визгливо воспротивился Филимон Митрофанович и тоже встал. – Не причастен к сему и муки адовы принимаю безвинно!

Я с удовольствием вызвал бы обоих в отделение, взял показания, а потом оформил Крынкина как минимум под домашний арест. Я всё ещё надеялся однажды донести до здешнего общества, что закон един для всех. Но сейчас у нас хватало своих проблем, чтобы разбираться ещё и с боярами.

Дальнейшее развитие событий было прервано – нас пригласили в зал заседаний. Пока думцы рассаживались, я успел перекинуться парой фраз с Горохом. Яга всё это время молча стояла в сторонке. В плане наблюдательности нашей бабке равных нет. Когда весь этот цирк закончится, она непременно расскажет мне что-нибудь интересное.