Первая чеченская

Психологически было очень тяжело. Спиртом умывались, но внутрь почти не принимали. Настолько сильно было напряжение, что спирт почти не действовал. А появился он у нас таким образом. На 2-м больничном комплексе начали досмотр внизу, в подвале. Командир группы говорит: «Есть результат!». Вижу — тащат сорокалитровые стеклянные бутыли. Что это такое? Оказалось — спирт. Нам этот спирт здорово помогал.

Спали мы где придётся, в одежде, в бронежилетах. Так продолжалось до 9 января, когда нас всё-таки сняли с позиции. Для этого я был вынужден пойти, скажем так, на хитрость. Люди у меня устали до последнего предела. Это особенно показал один случай. Как-то шли мы по городу колонной. Я был на обычном, не бронированном, «урале». Единственное, что мы сделали — так это брёвнами обложили борта и на случай подрыва насыпали на пол песок. (Это, кстати, помогло потом.) Колонна с техникой по дороге идёт, а я своих высадил, мы вдоль домов продвигаемся. Смотрю, тут мой водитель сигналит и орёт. Открываем дверь, а у него улыбка до ушей. — «Что такое?». — «Ранили!». Ранение было несерьёзное: в ногу, в мякоть. То есть для него всё закончилось. И своей радости он не мог скрыть. И все вокруг ему говорят: «Повезло тебе…». То есть до того народ морально устал, что рассуждал: «Пусть лучше ранят, только бы побыстрее отсюда выбраться». Офицерам вообще-то нелегко было с солдатами. Вплоть до того, что иногда приходилось брать в руки дубину и лупить по каскам или бронежилетам. И пока мы в отряд не вернулись, офицеры свои палки так и не выкинули…

Бою в городе нам вообще пришлось учиться на месте. Это очень сложное дело: дистанции очень короткие, высокая вероятность встречи с противником. Сколько раз так бывало: ты находишься в одном здании, а в соседнем «духи» засели. Все передвижения — только бегом или ползком, ближе к зданию. Уходить тоже можно только вдоль стены. Если миномётный обстрел оттуда, значит — к этой стене. Если обстрел начался — рывком вперёд. Стреляют справа — пробеги, упади, потом отвечай огнём. Ответил — опять уходи. Учились, конечно, быстро. Солдаты хорошо усваивали. Будешь тут всё хорошо усваивать, когда кругом летают пули.

Мы видели, что особенно сильно морально была подавлена пехота. До сих пор перед глазами стоит 1-й больничный комплекс. Там был штаб 20-й мотострелковой дивизии. К тому времени мы уже работали от них.

Как-то приходит к штабу колонна с боеприпасами. Становится плотненько, как специально, под миномётный обстрел. Прилетают мины. Колонна — в клочья… Штаб запрашивает Моздок. Говорит, что боеприпасов нет. Им отвечают: ждите ещё одну колонну. Приходит вторая колонна. И… становится рядышком с разбитыми машинами. И повторяется снова то же самое… Нет слов…

Психологическая усталость у бойцов была просто страшная. Тогда же вижу: около штаба на открытом месте садятся солдаты, разводят костёр. Им бы где-нибудь под зданием сесть, а ещё лучше — в подвале. Но они уже к этому времени были словно зомби. Поставили на костёр котелок разогревать. Прилетает мина — бах!.. Откинулись все. Трое из них больше не встали… Недалеко от этого места за углом морг был импровизированный. Тела погибших прямо на улице рядком лежали. Солдаты оттащили своих троих погибших туда. Сдали по описи. Потом вернулись. Вокруг того же самого костра снова садятся и дальше продолжают варить свою кашу. Им уже было всё равно, что с ними дальше будет…

Людей в начале января выбило очень много. Дошло до того, что мой однокашник по бакинскому училищу Игорь Корниенко к 5 января стал командиром полка. А до этого он был в 255-м полку рохлинского корпуса начальником штаба. И тут как раз должен начаться штурм Нефтяного института! Рохлин стал прикидывать, кто какие силы может выделить для штурма. Спрашивает: «255-й полк… Там сколько офицеров?». — «Двое». — «Как это?!.». — «Я и замполит. Остальные все ранены или убиты». — «А сколько солдат?». — «В полку осталось пятьдесят человек. Техники ноль. Всю сожгли. Но и эти пятьдесят не поднимутся с земли, если не дать им поспать часов шесть-восемь. Они уже ничего не боятся, просто физически встать не могут». На тот момент в принципе такая ситуация было во всех полках корпуса. Рохлин: «Спецназ идёт весь!». Я отвечаю: «Да, все девятнадцать человек…».

За три литра спирта я в разведроте у пехоты купил бээмпэ. Из всей роты у них остались только старшина и двое солдат — все остальные выкошены. Но бээмпэ каким-то чудом уцелела. Говорю им: «Я с ней поработаю. Когда буду уходить — оставлю». Поработал и оставил, конечно.