Первая чеченская

Мои подчинённые в плену тоже побывали. Но мы всегда добивались их освобождения! Причём какими именно путями — это уже неважно. Главное — должен был быть результат: своего освободить. Меня в этом деле командиры поддерживали и в чём-то даже прикрывали. Относились к моим действиям с пониманием, благородное же дело: товарищей из беды вытаскивать.

У нас целая группа этим занималась, а также замполит и прапорщик. Прапорщик долго жил на востоке, знал и понимал все местные особенности. В распоряжении группы были и люди, и техника. А когда было надо, группу весь отряд поддерживал, обеспечивали безопасность встреч с нужными людьми.

Работа у нас была налажена. Прапорщик из отряда выходил на тех людей, для которых это был бизнес. Естественно, денег у нас не было, но у нас были «активы». На эти «активы» мы и выменивали своих. Через некоторое время комиссия президентская, кстати, стала ревновать! У них есть деньги, но нет результата. А у нас денег нет, а результат есть.

В самом начале войны, в первых числах января 1995 года, произошло очень тревожное событие: три группы из нашей бригады попали в плен. (До сих пор среди ветеранов бригады споры идут, надо было им сдаваться или нет.)

Дело было так. 31 декабря наших в количестве пятьдесят человек высадили у села Комсомольское. Местные сразу их заметили. Передвигаться скрытно было невозможно — кругом белый-белый снег. Когда рассвело, наши увидели, что окружены, рядом с ними три батальона, один из которых, как позже выяснилось, был басаевский. Вертолёты вроде пришли, но сверху гудят, не могут пробиться из-за облачности.

Положение у наших было критическое: они обнаружены и окружены. Вертолёты эвакуировать их не могут. Надо принимать решение… И командир принял решение сдаться. Это означает, что наши положили оружие на землю и подняли руки.

Я лично и тогда, и сейчас уверен, что они смогли бы пробиться. Это я по своему опыту сужу. Но у себя в отряде я сразу наложил запрет на разговоры о том, что кто-то в чём-то виноват. И при мне никто вслух не высказывался в том смысле, что они сами сдались, пусть сами и выбираются.

Наших пленных перевозили с места на место, показывали журналистам. Некоторых жестоко допрашивали. В конце концов мы выяснили, что держат их в Шали. Это полностью «духовское» село. Стали думать.

Сначала у нас вопрос стоял не об обмене, а о штурме. Я настроил своих офицеров. Мы разработали операцию. Хотели прилететь на вертушках и эвакуироваться на них же. Под огнём, естественно. И в принципе офицеры мои были за штурм, хотя, по расчётам, при этом варианте пятьдесят процентов наших пленных мы теряли. При штурме были бы потери и среди нас. Но человек в такой ситуации всё равно пойдёт на штурм, даже зная, что он, возможно, погибнет. Ведь те, кто останется жив, будут уверены: если, не дай Бог, с ними произойдёт что-нибудь подобное, то за ними обязательно придут! Каждый офицер и каждый солдат должен твёрдо знать, что если он ранен или даже убит, то мы будем стараться его забрать, обменять, выкупить — словом, любой ценой вытащить. Ни в коем случае не бросим! Я добился, что каждый солдат и офицер у меня в отряде чётко осознавал: за ним обязательно придут — не сегодня, так завтра. Для укрепления морального духа это имело огромное значение.

Мы уже разработали конкретный план штурма. Но в конце концов всё-таки решили пойти на обмен. Запросили чеченцев из тюрем и зон Ставропольского края. Вопрос решился довольно-таки оперативно — чеченцев нам предоставили. Очень тогда нам помог замминистра по делам национальностей. Он сам осетин.

Среди пленных был мой друг, майор Дмитриченков. Мы дружили с ним ещё с тех времён, когда я только-только пришёл в спецназ. (Мы и сейчас, кстати, дружим.) Он был одет в лётную куртку, поэтому у боевиков к нему было «особое» отношение. Говорят: «Он лётчик, мы его не отдадим!». На самом деле он был заместителем командира бригады по воздушно-десантной подготовке. Но эта терминология для чеченцев слишком сложная. Для них он лётчик — и всё тут!..

Наши отсидели в плену меньше месяца: в ночь с 31 декабря на 1 января они оказались в плену, 24 января произошёл обмен. Меняли пленных мы в дагестанском Хасавьюрте, на мосту. С нашей стороны для устрашения было давление: штурмовики кругом летали, артиллерия работала. Заходим на мост, нас — шестнадцать человек. Плюс с нами на мост зашли те шестьдесят чеченцев, которых мы привезли. А «духов» на месте обмена было человек двести. Репортёры крутились вокруг: и зарубежные, и наши. Устроили из обмена шоу…

Я, когда увидел, сколько за мостом «духов», то даже автомат на плечо повесил. Стало понятно, что если что-то пойдёт не так, шансов у меня нет. Меняем, меняем, меняем… И тут, как назло, выходит чеченец с поломанной челюстью, которого «умельцы» из Внутренних войск покалечили! «Духи»: «Ты кого нам привёз!.. Не годится!». Но как-то уладили это. Обмен всё-таки состоялся.