Первая формула [litres]

– Опять ты! Нет, эта дворняжка – проклятие Брама или какого другого долбаного бога, клянусь своими потрохами! Откуда ты каждый раз берешься на моем пути, Оскверненная кучка навоза, когда мне подворачивается что-нибудь стоящее?

– Вероятно, Брам над тобой смеется, а я – на его стороне. – Я криво ухмыльнулся, постаравшись не расхохотаться в голос, однако не преуспел.

Мой смех, прокатившись по переулку, заразил Талиба. Тот тихонько хихикнул и тут же сделал серьезную рожу, когда Нихам метнул в него испепеляющий взгляд.

Подонок взглянул на котенка, затем на меня и гневно ткнул в мою сторону дрожащим пальцем:

– Вали отсюда, и я забуду, что вообще тебя видел, Кут-хун!

Я невольно сжал кулаки. Кут-хун? Песья кровь… Такими словами в приличном обществе не пользовались. Оскорблять собеседника законы не запрещали, и все же в некоторых кругах подобное высказывание почиталось грязным и даже непристойным. А уж после того, как Брам, спустившись на землю, судя по историям, начал заботиться об Оскверненных, – и подавно.

Так или иначе, находятся люди, которые любят проявить свою власть, унижая других, пытаются дать почувствовать собственное превосходство. Как же тут не съязвить про грязную кровь…

Я всегда считал, что подобные оскорбления куда больше унижают того, кто их использует.

– Отпусти котенка! – Я, словно последний недоумок, сделал шаг к троице, заранее зная, что преимущество вовсе не на моей стороне.

Впрочем, из моей истории следует, что особым умом я и не отличался.

– Ого, у нас вариант получше! – подал голос Калби, хлопнув по плечу Нихама. – Давай сделаем из него котлету, здесь ведь все равно никто ничего не увидит. Ни Мастера, ни риши даже не подумают разбираться. Никаких наказаний нам не грозит.

Нихам оскалил зубы в гнусной улыбке. В его глазах плясал злобный огонь:

– Что ж, похоже, мне наконец повезло…

Талиб поглядывал то на меня, то на котенка.

Я напряг ноги и свернул ткань разума, представив себе горящую свечу. Только на этот раз она сияла не маленьким язычком огня, а могучим костром, распространяющимся с каждой секундой. Я скормил ему свой гнев и лица стоящих передо мной парней, позволив пламени их поглотить. Вспомнил себя таким, каким был еще несколько лет назад, – мальчишкой, осваивающим приемы фехтования с Витумом.

Посох уступал настоящему мечу, и все же деревянная палка лучше, чем ничего. Кроме того, я до сих пор помнил уроки кулачного боя от Ники.

Талиб метнулся к рыжему котенку, а я, взвизгнув, бросился на преграждающую мне путь парочку, крепко сжав посох.

Калби попер на меня, расставив руки. Похоже, намеревался обхватить меня за пояс и свалить на землю.

Посох, описав в воздухе дугу, обрушился на него между шеей и левым плечом.

Тяжелая мантия смягчила удар, однако Калби зажмурился от боли. Его пыл куда-то пропал, и он отскочил в сторону, потирая ушибленное место.

Нихам – надо отдать ему должное – хладнокровно выжидал момент для нападения, приняв боевую стойку. Согнул колени, растопырил руки, напружинил ноги…

Интересно, есть ли у него опыт уличных боев? Или навострился, глядя со стороны? Впрочем, в каких драках мог участвовать мальчик из благородной семьи?

Талиб умудрился схватить котенка за шкирку и поднял его над головой. Мокрый комок жалобно пискнул.

Рыжая шерсть затмила для меня все остальное, и я разразился целой чередой проклятий, которых теперь уж не вспомню. Вскинув посох, направил его по дуге, целясь Нихаму в висок, однако тот пригнулся и прыгнул вперед. Я получил удар головой в живот, а затем подонок, схватив меня за пояс, опрокинул на землю.

В глазах мелькнула белая вспышка – из меня вышибло дух. Ребра пронзила резкая боль, однако мантия с плащом, а также тонкий слой снега значительно смягчили удар.

Нихам попытался взять меня в захват, и я, уворачиваясь, закрутился на спине. Риши Беру обучал его приемам борьбы, и пусть Нихам не достиг совершенства, умел он больше моего. Мой опыт сражений на улицах Кешума против его навыков мало чего стоил. Я забился под ним, а он вцепился мне в горло и сильно сжал пальцы. К голове моей прилила кровь, глаза выпучились, и меня охватила паника. Я инстинктивно рванулся вперед, вложив в рывок весь вес своего тела. Нихам попытался отклониться – и не успел. Удар лбом достиг цели – что-то хрустнуло, и на меня закапала теплая влага.

Мы отползли друг от друга; Нихам застонал, облизывая губы.

На белой, припорошенной снежком земле растеклись алые пятна. Нихам отнял от лица окровавленные руки, и я увидел результат своей атаки.

Нос я ему не сломал, хотя и очень хотел. Угодил в рот, разбив губы, которые теперь выглядели так, словно Нихам приложился лицом к битому стеклу. Он даже завизжать от боли не мог, опасаясь, что порвет губы еще больше.

Его глаза сощурились, полыхнув от гнева – довольно обычное чувство, которое возникало у нас при виде друг друга. На шее у него вздулись веревки вен, и я вроде бы расслышал хруст: Нихам в ярости ломал пальцы.

Калби наконец оправился от удара посохом, Талиб же не сделал попытки помочь ни одному из приятелей – стоял, прижимая к себе извивающегося котенка.