Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Я, естественно, решил не ограничиваться одним утверждением действующего закона, а попытался его расширить на области, которых он до тех пор не касался. Положение было деликатное, но и выгодное. Если бы законопроект с поправками был Государственным советом отвергнут, то прекратили бы действие и те меры, которые были введены с 1906 года. Обеим законодательным палатам было трудно взять на себя такую ответственность. Если бы Дума со своими поправками пошла слишком далеко и из-за них закон был бы отвергнут, ответственность за гибель того, что было уже сделано, легла бы на Думу. Такую же ответственность приняла бы на себя и вторая палата, если бы оказалась чересчур несговорчивой. Нужен был компромисс. Когда мой доклад был Думой принят и перешел в Гос. совет, там докладчиком был назначен А.С. Стишинский. Он понял трудность позиции и приходил ко мне торговаться, чтобы непременно прийти к соглашению. Революция помешала узнать, на чем бы это окончилось.

Я не собираюсь рассказывать этого эпизода, так как у меня с ним связано слишком много личных воспоминаний. Хочу установить только одно. Когда я знакомился с литературой вопроса, я мог увидать – и это было понятно, – что плана практических действий себе литература не ставила. Это было вне ее компетенции. Но и подготовительные работы кадетских законодателей, намеревавшихся крестьянский вопрос практически разрешить, в этом отношении ничего не давали. Они не отличались от журнальных статей. Отсутствие опыта в этом сказалось. Как мало понимала кадетская фракция крестьянский вопрос в его практическом разрешении, показала ее поправка при обсуждении закона 5 октября, ею внесенная в Думу; она предложила включить в крестьянский закон и еврейское равноправие. Оно ведь соответствовало общему принципу равенства. Худший враг евреев не мог бы придумать более ложного и для евреев более вредного шага, т. е. рисковать на этой поправке провалить все крестьянское равноправие. Мне, как докладчику, пришлось возражать собственной фракции. Нарушение дисциплины прошло для меня без последствий, более всего потому, что партийное начальство было тогда в заграничной поездке (весна 1916 года). При проведении моего доклада я имел удовольствие иметь полную поддержку одного из немногих думских знатоков крестьянского вопроса А.С. Постникова; помню благодарственный адрес мне думских крестьян. Помню много другого, о чем умолчу, чтобы не нарушать нити рассказа.

Занявшись этим вопросом, я не мог не увидеть, что в России существует один цельный крестьянский вопрос. Было полезно представить синтез его и наметить план к постепенному, но зато и к полному его разрешению. Это было новой работой, которую мне никто не поручал и которая, очевидно, силы мои превышала. Я решил поставить вопрос, по крайней мере, перед широким общественным мнением. На эту тему я прочел два доклада в Юридическом обществе (Петербургском и Московском). В Москве я читал, между прочим, в самый день убийства Распутина. Доклад был потом напечатан в декабрьской и январской книжках «Вестника гражданского права» (за 1916 и 1917 год). Но я напрасно искал помощи в юридических обществах; и в них было немного людей, которые над этим вопросом задумывались. Один из немногих знатоков его, А.А. Леонтьев, мой доклад приветствовал как раз за то, что он ставит этот вопрос, которым, по его наблюдению, образованные юристы слишком мало интересовались. Нашей либеральной общественности, очевидно, надо было еще много самой поработать и поучиться, прежде чем с самоуверенностью хвататься за этот вопрос. Бюрократический опыт был бы ей очень полезен. Там вопрос знали; там все время пытались практически его разрешить, хотя при разрешении его стояли на ложном пути. Нигде сотрудничество бюрократии и зрелой общественной мысли не могло быть продуктивнее. Но это как раз то, чего общественность не хотела признать и предпочитала с налета сама решать весь вопрос.

Но если кадеты недооценили правовой стороны крестьянского вопроса, утопив его в бездне общего равноправия, то они гордились тем, что, по крайней мере, разрешили его главную аграрную сторону. Многие до сих пор полагают, что если бы кадетский аграрный законопроект был вовремя принят, то не было бы и Революции. Это мнение пример того, как создаются и выживают легенды. Об этом законопроекте я говорил в предыдущей главе с точки зрения его процедуры; посмотрим его существо.

Этот проект 42-х, конечно, не заслуживал того безусловного осуждения, которое было высказано в декларации Совета министров. Но это осуждение относилось совсем не к нему, а к думскому адресу. Взгляд правительства на кадетский законопроект был высказан в заседании 19 мая Стишинским и Гурко; они его не объявляли «безусловно недопустимым», но представили против него ряд серьезных и, во всяком случае, вполне деловых возражений.