Читаем Первая книга Царств. Поэтическое прочтение полностью

«На Кармил пойдёте вы на стрелку,

Где от жира бесится Навал.


Вы ему добавьте этикета,

Мол, Давид приветствует твой дом,

Да хранит Господь твои гешефты,

Ты стриги овец, мы подождём.


И не подожжём — без шуток можно?

Пацаны, ведь это не наезд.

Он не куст, а вы не внедорожник,

Уроженцы вы окрестных мест.


Не чеченцы вы, не аморреи,

Чтоб бежал от вас он за версту.

Вы такие же как он евреи,

Но всегда на боевом посту


Не на трудовом, но вы — бригада,

Ваше дело — денежки грести

(На Мосфильме так подонков банду

Режиссёр однажды окрестит.


Что посеет, то пожнёт он лично,

Когда сын в тюрягу загремит.

А пока, как действовать прилично,

Бандюков науськивал Давид).


Взяв за вымя дойную коровку,

Обоснуйте выставленный счёт.

До того, как жмот пойдёт в кладовку,

Сообщите, что у нас почём:


Землячок, вот ты стрижёшь овечек.

Пастухи твои пригнали скот.

Обошлись мы с ними без увечий,

Без обид, скорей наоборот,


Били если, то не слишком шибко.

Тем, кто приезжал овечек красть,

Джипам мы прокалывали шины,

У абреков пришлых мы не раз


Отбивали скот на перевале,

Сохранили стадо, цоб-цобе!

Мы тебя конкретно крышевали,

Заслужили право на обед.


Дай же ты рабам твоим и сыну

(Звать Давидом, коли ты забыл),

Что найдёт рука, вручи посыльным,

Возложи поклажу на кобыл –


Говорил Давид — и дело в шляпе…»

Так ребята, в нови для мальцов

Без наезда, ругани, нахрапа,

Завалились с миром на крыльцо,


Прихватили толстого за вымя

И умолкли… Взвился аж Навал –

Что ещё пред ним за центровые,

Кто ему сей сброд нарисовал?


«Кто такой Давид, сын Иессеев?

Много беглых от господ своих,

Что не пашут зябь, семян не сеют,

А пожрать готовы за двоих.


Неужели мне хлеб, воду, мясо,

Припасённое для тех людей,

Что стригут овец, не точат лясы,

Просто так отдать без трудодней?


И кому отдать? — Кого не знаю…»

Разом оборвал наезд Навал,

Выставил братков. Они канают

Взад к тому, кто их сюда прислал.


Ранее с Давидом также подло

Обходился разве только царь.

Отомстить тогда решил по полной

За ребят униженный главарь.


Приказал сурово: Опояшьтесь

Вы мечом! Сам меч приладил свой.

С ним четыре сотни ждут отмашки

Учинить погром и мордобой.


Двести при обозе оставалось

Тех, кого не взяли на блицкриг…

Авигею же, жену Навала,

Известил там кто-то из своих:


«Днесь Давид прислал к нам из пустыни

Мирных с предложением послов,

А Навал и люд при господине

Встретили их хуже драных псов,


Кучер хвост так не дерёт кобыле.

Выставил Навал их за порог.

А они оградою нам были

От разбойников с больших дорог.


Их главарь теперь, Давид известный,

Смерти нас за скаредность предаст.

Голиафу он так камнем треснул,

Что на попу натянулся глаз.


Ты умна, скажи, что делать быдлу,

Как беду нам отвести рукой?

Наш хозяин злой и тупорылый,

Говорить с ним пользы никакой».


Авигея, от таких известей

Офигев, сложила на ослов

Пять сушёных мер, буханок двести,

Сто изюма связок, двести смокв


И вина взяла с собой, конечно,

Грациозно плюхнулась в седло,

И к Давиду отвалила спешно,

Мужу не сказав, что он хамло,


Скряга, сволочь и дурак в придачу,

Погубить решил весь дом, кретин…

Если муж Навал, Джамал — всё хачик –

Кто жене так думать запретит?


Сидя на осле, она спускалась

По тропе извилистой крутой.

Вниз её столкнуть пытались скалы,

Ветер завывал за упокой.


А навстречу ей как по заказу

Шёл Давид с отрядом, злой как чёрт,

А причиной той — Навал-зараза,

Этот кого хочешь допечёт.


Встретились они. Давид: «Напрасно

От набегов охранял я дом

Человека неарийской расы.

За добро он заплатил мне злом,


На харчи посыльных моих кинул.

Я найду, как хама наказать.

Научить приличию скотину

Оснований хватит за глаза.


Ничему, что в доме вашем ценно

Из того что вам принадлежит,

Не остаться целым. Даже стенам

Разрушений тех не пережить.


Разнесу я в щепки туалеты,

Приживалам всем воздам вполне,

Не оставлю в доме до рассвета

Никого мочащимся к стене».


От таких приветствий офигеет

Кто угодно… От таких угроз

Спешилась поспешно Авигея,

Пред Давидом пала в полный рост


И к ноге его припав щекою,

Говорила: «Добрый господин,

Не бери ты в голову пустое,

На земле безумный не один,


Так прости Навалу его злое.

Он же болен, в имени его

Не прописано ничто иное

(С арамейского здесь перевод).


Руку удержи свою от мщенья.

Кровь невинных — это не моча,

Испытать такое облегченье

Недостойно даже сгоряча.


Я раба твоя, прости, не знала,

Что прислал послов ты про харчи.

Хлеба собрала тебе я, сала,

На ослах, чтоб вас не огорчить


Привезла. Бери с ослами вместе.

Набивайте ваши закрома.

Извини рабы твоей бесчестье,

Что послов не встретила сама.


Господину моему дом твёрдый

Бог устроит (господин — Давид,

А Навал её не в меру гордый,

Груш объевшись, рядом полежит).


Войны Господа ведёт воитель.

В узел жизни связана душа

У того, кто будет победитель,

А у проигравших — ни шиша.


Бросит души их Господь пращою,

След их жизни смоется дождём.

А Давид, правитель наречённый,

Станет над Израилем вождём.


Впредь ему не будут огорченьем

Мальчики кровавые в глазах.

Бог убережёт его от мщенья,

И раба не будет на бобах.


Милость ей свою Давид окажет.

Узы Гименея — не хомут.

От супруга он жену отмажет,

И Бог в помощь доброму ему».


Женщину воитель успокоил,

Осушил лицо её от слёз.

Словно камень был он твёрд рукою,

Сердцем же — податливый как воск.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия