Улыбаюсь тому, как она серьезно говорит, и понимаю, насколько изменилась маленькая эгоистичная девочка, предложившая себя купить, как разительно она отличается от женщины, которая взвалила на себя заботу о троих детях и приехала в самый край мира. Не побоялась.
– Ты…ты должен его увидеть.
– Скорее всего, не увижу.
Рывком привлек к себе и прижался губами к ее макушке. Не плачет, не кричит. Никаких истерик. Только дрожит. И я сам дрожу от страха, что здесь я совершенно бессилен. У меня больше нет моих связей, и я больше не могу защищать и оберегать ее от внешнего мира. Я теперь никто и ничто.
А если хоть одна мразь догадается о том, кто я – она будет не просто в опасности, а в смертельной опасности. Я знаю о том, что есть приказ уничтожить все, что связано со мной, и прежде всего моих детей.
А теперь эта просьба от Деда…просьба, которую я без помощи извне не смогу исполнить. И тогда меня порежут на ленточки прямо здесь. Резонансом может и ее зацепить.
– Если в течение двух недель тебя ко мне не приведут – уезжай!
– Нет! – отрицательно качает головой.
– Да! Ты должна! Ради детей и ради меня! Ты должна уехать, Марина!
– И… я больше никогда не увижу тебя?
В глазах застыли слезы, и я стиснул ее запястья еще сильнее, прижался лбом к ее лбу.
– Я обещаю. Что сделаю все, чтобы мы увиделись еще раз…сделаю все, что могу. Но если ни одного известия – ты уезжаешь. Деньги есть?
Кивнула и прикусила губу, чтобы не разрыдаться.
– Хорошо. Делай, как я говорю. Договорились?
Снова кивает и льнет ко мне, обнимает за шею, и именно в эту секунду я ощущаю ее настолько своей, что у меня раздирается на куски мое проклятое сердце.
Поцеловал ее жадно в губы, врываясь языком в рот, наслаждаясь вкусом нашего поцелуя.
– Клянусь, что сделаю все, чтобы мы увиделись…но…ты сама понимаешь.
Поцеловал снова и…неожиданно для себя сказал.
– Я люблю тебя…Марина. Слышишь? Я тебя люблю!
Глава 12
Мы не прощались, но мне казалось, я неумолимо прощаюсь и не могу…не могу ослабить хватку рук на его шее. Просто стиснула и не могу отпустить. Этот казённый воротник жесткой робы, он обжигает мне руки, и меня всю трясет. И его губы касаются моих глаз, скул, шеи. Как же хочется, чтобы эти последние мгновения длились бесконечно, чтобы не заканчивались. Я не хочу, чтобы его уводили, чтобы нас разлучали так быстро. Восемь часов…жалкие восемь часов. Как мало. Как же это ничтожно мало, когда разделяет целая пропасть, и ты словно на разводном мосту над бездной, тянешь руки на ту другую сторону, а между вами дыра размером со вселенную.
Разжал мои руки…отстраняется очень медленно.
– Отпусти…не для них твои слезы, Марина. Они только мои. Слышишь? Никто не видит…мои.
Убирает мои руки, а я хочу заорать, что мне плевать на всех. Плевать на то, что видят.
– Ты…ты сказал, что не навсегда, сказал…поклялся, пожалуйста…Льдинка не видел тебя, девочки…прошу. Один раз.
Поцеловал мои ладони.
– Увидит…если обещал, значит увидит.
– Когда?
С истерической ноткой, чувствуя, как задыхаюсь от нахлынувшей тоски. Сколько можно расставаться? Сколько можно рвать себе душу на части. Почему у меня нет и не может быть счастья? Почему я живу в нескончаемой боли?
Отходит к двери…она вот-вот откроется, я даже слышу шаги по коридору, и мне становится все хуже. Я сейчас закричу. Очень жалко, надорвано, так унизительно сильно. Потому что я больше так не могу. Потому что впервые за столько времени он сказал мне о любви…сказал, потому что знал, что больше не скажет. Хочу держать его намертво и не отпускать. Мне до дикости страшно. Меня всю подбрасывает от этого ужаса, и он это знает. Мой страх отражается в его глазах такой же тоской.