Желваки играют на сжатых челюстях.
– Ты говорила совсем другое.
– Ты веришь всему, что говорят женщины?
Гладит мою щеку, и я жмурюсь от этой ласки, она интимнее и эротичнее даже того, как пальцы его рук входят в мое лоно. Вот эти касания кончиками подушек.
– Это вполне может быть твой смертный приговор, Марина.
– Значит, я пописала его собственноручно…
– Еще не поздно вылезти из дерьма и уехать отсюда.
– Нет!
Отчеканила и сжала его запястье, а он сдавил мой подбородок.
– Ты привезла сюда детей!
– Да! Они хотели видеть своего отца, если он не забыл, что он у них есть!
– Может, они хотели, чтобы их…как того седого старика…который помогал и мне, и тебе, м? Или хотели учиться в школе в этой дыре? Хотели жить, как бомжи? Где ты живешь? В коммуналке?
– Живу…я живу, и я ни о чем не жалею. Я смогу позаботиться о детях.
– Ты не смогла позаботиться даже о себе. Ты дура!
Говорит жестко и хлестко, и пальцы больше не ласкают. Они держат меня за скулу и подбородок, давят, оставляя следы.
– В наши первые встречи, там, в тюрьме, я… я все сделал для того, чтобы ты ушла. Что было в этом непонятного, м? Чего именно из моих слов ты не поняла?
– Ни одного твоего слова. Ведь говорить можно что угодно.
– Уезжай!
– Нет! Я не уеду!
– Я больше не пущу тебя сюда, поняла?! Вышвырнут, как собаку!
– А я, как собака, буду приходить снова и снова, я буду лежать пластом под дверью у кума, я буду обивать все пороги. Я больше не подчинюсь тебе. Я…
Схватил за волосы и резко накрыл мои губы своими губами. Целовал долго, сильно, настойчиво. Вначале грубо и властно, потом более спокойно, пока не коснулся губами, потираясь о мой рот. Вытирая соленые слезы со щек двумя большими пальцами. Разве я плачу?
– Приходи…Хочу, чтоб ты приходила…
Мне послышалось…
– Что?
– Хочу, чтоб приходила…
Пересадил к себе на колени и прижал к своему телу. Я продолжаю плакать. Беззвучно, тыкаясь лицом в его грудь, цепляясь за сильные плечи. Оказывается, его ласка и нежность намного больнее, чем адская жестокость, от нее щемит сердце.
– Когда-то мать мне говорила, что я могу сколько угодно быть первым во всем, сколько угодно побеждать. Все это ерунда. По-настоящему сильным человеком, который может много добиться и достичь, я стану тогда, когда начну говорить себе «нет». Потому что победа над самим собой – одна из самых великих побед человека. И я говорил себе «нет». Я отчаянно отказывал себе именно тогда, когда хотелось сильнее всего. Я хотел побеждать… я хотел ни от чего не зависеть и никогда и никому не принадлежать. И у меня прекрасно получалось…Пока однажды я не увидел тебя в том отеле. Тогда я впервые сказал себе «да»….А потом отказывать получалось все хуже и хуже.
Пока он хрипло шептал, я не дышала. Никогда и ничего подобного этот человек не говорил мне раньше. Да мы и не говорили с ним о нас.
– Ты рядом со мной несколько минут, гребаный ад! И ничего не изменилось, я не могу говорить себе нет. Это какая-то адская одержимость…Тобой, Марина…тобой! Но сейчас я чувствую, что я жив.
Зарылся лицом в мою шею, прижимая к себе еще сильнее. И я вдыхаю его запах, втягиваю его, как ненормальная. Мне страшно даже заплакать, мне страшно шевельнуться. Потому что…это не признания в любви. Это нечто сильнее, глубже, темнее. Ради этого стоило спустится в самые глубины преисподней.
***
Отпускать ее было физически больно…Меня всего корежило, выворачивало от понимания, что я просто обязан дать ей уйти. Она не может остаться здесь. И каждая секунда драгоценная, как сотни тон алмазов.
Раньше я не понимал, что значит цена. У меня было все. Абсолютно все, что я мог пожелать. Самолеты, тачки, шлюхи, яхты, виллы и особняки, квартиры, одежда эксклюзив от самых модных дизайнеров. Я даже не интересовался ценой. И никогда по-настоящему не понимал, что вообще означает это слово – цена. Я понял его только сейчас…только тогда, когда ощутил всю адскую и выкручивающую кости боль потери, ощутил, что значит считать секунды и понимать, что они могут никогда не повториться. Что значит пожирать запах любимой женщины, пожирать ее взгляды, ее ресницы, каждую пору на ее коже и родинку.
И я заплачу за это счастье ослепительными страданиями, такими уничтожающими, что у меня от них вывернет мясо наружу и разорвутся вены. Я утону в реках собственной крови.
Проводил подушечками пальцев по ее волосам, пока она спит…уставшая, измученная и истерзанная мною. Я был безжалостно голоден и совершенно безжалостно ненасытен. Я хотел нажраться тобой, моя маленькая и такая огромная вселенная боли по имени Марина. Я хотел сохранить в каждой молекуле своего тела твой запах. Аромат твоего тела, твоих соков и твоего оргазма на моих пальцах, лице, спине. Везде. Я клянусь самому себе, что выдеру у этой жизни еще один раз с тобой, еще хотя бы один, чтобы вдохнуть снова своего кислорода.