Первая леди для Президента

Упала, проползла на коленях по снегу и снова встала, шатаясь. Мне кажется, что от слабости эти колени перестали меня слушаться. Они подгибаются, меня швыряет из стороны в сторону.

– Айсберг…зачеем? Я бы ждала тебя целую вечность, я бы дождалась, и мы бы были вместе. Зачееем ты сбежал?

И слезы застилают глаза, они разъедают склер, как серной кислотой, а я бегу и бегу туда, где все затянуто желтой лентой. Мне страшно, что он где-то там… в снегу один. Он жив, и никто не помогает ему, никто не бросается ему на помощь. И он умирает там.

– Прошу тебя…я же люблю…люблю тебя так сильно…сильно люблю. Айсберг.

Может быть, так люди молятся Богу, а я молилась ему, молила его, чтобы не смел умирать. Что я уже очень близко. Впереди только снег и деревья. Громадные сугробы, где люди тонут почти по пояс. И я тону. Мне видна кровавая дорожка, и сердце уже свело судорогой ужаса и боли. Вон они столпились вокруг чего-то. Что-то записывают и ходят туда-сюда. И мне уже не просто больно, меня разрывает от этой боли напополам.

Бросилась туда, расталкивая толпу, не давая себя сдержать, сопротивляясь так яростно, что меня не смогли поймать, не смогли помешать.

– Айсберг!

Приземляясь на колени туда, где крови больше всего и из снега торчит скрюченная рука. Она вся в крови, на ней следы зубов, она прокушена до костей.

– Нет…нет..нет…Прошу тебя, нет!

Бросилась разгребать снег руками, отшвыривать в стороны, раскидывать комья.

– Марина!

Голос Лизы сквозь пелену, я ее не слышу, не хочу слышать.

– Марина, не надо!

Я мертвею изнутри, внутри меня все превращается в ледяное, застывшее мрачное марево. А ведь он обманул меня…Хорошо не будет… НЕ БУДЕТ…потому что мои руки наткнулись на холодное, окоченевшее тело и откапывают его из-под снега. У меня нестерпимо болит голова, в ней что-то адски гудит, этот звук нарастает и становится болезненно ослепительным…потому что я вижу разодранное на ошметки лицо…и на окровавленной шее цепочку с крестиком. Я задыхаюсь, меня тошнит. Меня так тошнит, что я хватаю ртом воздух, и оказывается, этот гул…это мой крик. Я истошно ору. И теперь меня уже оттягивают от тела, меня тащат несколько человек назад. Они грубы, они скручивают мне руки, а я продолжаю орать. Так, что сотрясается небо. Удалось вырваться, и я бросилась обратно к снегу. И уже вместо развороченного до мяса лица… я вижу улыбающегося Петра…он лежит в снегу, раскинув руки, и зовет меня к себе. А я точно знаю, что ему ужасно холодно.

***

Лиза бежит за ней следом. Ей почему-то очень страшно, она боится, что Марину схватят или застрелят, когда она что-то натворит. И Валя сказала – беги. Сказала, чтоб не бросала одну. Лариса Николаевна пыталась удержать, но не смогла. Лиза вырвалась и бросилась следом.

Марина была похожа на сумасшедшую. Она громко кричала. Она выла, как животное, раскапывая снег. Люди рядом не решались ее остановить.

– Пока кума нет…пусть роет. Потом ей не дадут его увидеть.

– Они только поженились.

– Его Виктор подстрелил. Убегал, сученыш, еще б немного и все, упустили бы. Целился с вышки по ногам, а попал в спину, через сердце навылет. А собаки нагнали и…Б*ядь. Всего изглодали. Опознать будет не просто. Мы пока добрались, свора бродячих успела и руку откусить и…лицо. Пи*дец короче!

– Ниче…щас она опознает. Слышь, как воет?

Лиза смотрела широко распахнутыми глазами на то, как сестра раскапывает тело ее отца. Как тащит за воротник фуфайки на поверхность и орет. Кричит, как ненормальная, потому что узнала. Охранники пытаются ее оттащить, но она дерется с ними, кусается, рвется, и ее отпускают снова к телу.

Лизу очень сильно тошнит, и она несколько раз исторгает содержимое желудка в снег, после того как видит обглоданную руку и изодранное лицо. Девочке кажется, что она вся окаменела и что больше не может смотреть на то, как Марина склонилась над телом и что-то бормочет…она раскачивается из стороны в сторону…потом вдруг сдирает с себя пальто и накрывает окровавленное тело отца.

И только тогда Лиза может разобрать.

– Сейчас согрею…сейчас будет тепло и уже не больно…сейчас. Потерпи. Мы и не такое проходили, помнишь?

Становится жутко, и волосы на голове шевелятся, а по телу табун мертвых мурашек. Кажется, Марина не осознает, что Петр мертв.

– Совсем головой тронулась баба.

– Санитара надо вызвать, пусть вколет ей что-то. Тело забирать надо.

Они к ней, а она шипит, как кошка, не дает приблизиться, воет, жмет тело к себе. Не отдает.

– Не трогайте, уроды! Ему холодно! Сейчас согреется и с вами пойдет! Сам! Не трогайте!

Прибежали еще какие-то люди, Марину свалили в снег, что-то вкололи ей в руку, и она затихла, глядя остекленевшим взглядом в небо и шевеля искусанными губами. Тело вытащили из снега, пальто набросили на плечи Марине, а отца положили на носилки, накрыли сверху простыней и унесли в машину.

Лиза осторожно приподняла сестру за плечи и прижала к себе. Они долго сидели в снегу и молчали. Девочка гладила Марину по голове, а та дрожала всем телом.

– Он был такой холодный…они не дали мне его согреть. Если бы я его согрела, он бы сам пошел.

– Он…он умер, Марина.