Кладбище ничем не напоминало обычное…оно усеяно железными палками с табличками, на которых набиты номера и даты. И все. Ни имен, ни фамилий. Приносить и оставлять ничего нельзя. Никаких цветов, свеч, ничего. Я тогда провела у таблички целый день. Стояла и не чувствовала ног. Смотрела на цифры, на дату. Говорят, живые ощущают присутствие мертвых… а я не чувствовала. Мне очень хотелось. Я звала его, я молила его прийти и истязать меня своим присутствием, дать мне знак, что он рядом.
Лариса Николаевна увела меня оттуда, когда уже стало совсем темно. Потом долго обнимала меня в моей комнате, вытирала слезы с моих щек.
– Так нельзя, девочка. Нельзя. Не хорони себя. У тебя сестры, с тобой Льдинка. Посмотри, до чего ты себя довела. Ты истощена. Ты почти ничего не ешь, и тебя каждое утро выворачивает наизнанку. Тебе нужно пойти к врачу…можно найти психолога…
Я ей не отвечала. Мне было все равно, что со мной происходит. Физические муки не шли ни в какое сравнение с душевными. Тошнота и рвота, изнуряющая по утрам, и даже днем, и по вечерам, совершенно не беспокоили. Где-то внутри я надеялась, что какая-то болезнь постепенно уносит мои силы, и скоро все это прекратится.
– Нужно показаться врачу. Сдать анализы…Мне не нравится то, как ты выглядишь. Бледная, шатаешься, еле ходишь, и эта рвота…Я говорила с Валей, можно отвести тебя в областную клинику, там сделают анализы, и через час уже будут результаты. Давай проверимся. Мне очень страшно…
Я знала, что, если со мной что-то случится, она позаботится о детях. Я могла всецело ей доверять, тем более она уже нашла работу в школе.
– Марина…ты не имеешь права расклеиваться, не имеешь права даже думать о смерти. А как же Льдинка? А Аня и Лиза? Это эгоизм, Марина!
– Я устала…меня измучила эта боль, и я не знаю, как ее прекратить. Я хочу, чтобы она стала слабее, а она не становится. Мне так больно…я не могу, не могу! Мне кажется, что с меня сняли живьем кожу.
– Давай сходим к врачу, давай я помогу тебе. Позволь помочь, я умоляю.
Я отказалась, а утром, когда зашла в туалет, отключилась и упала прямо возле раковины. Очнулась уже в больнице под капельницами. Передо мной стояла медсестра и поправляла колесико на штативе.
– Ооо, спящая красавица открыла глаза. Как спалось?
– Я…давно тут?
– Со вчерашнего утра. Напугала всех, все тут бегали вокруг тебя, а она валялась, как королева.
– Что со мной? Я больна, да? У меня опухоль? Эта тошнота и рвота…это что-то в голове?
– Ну…никто и никогда это состояние не считал болезнью…Хотя если учесть истощение организма, анемию, сильно пониженное давление, то можно сказать, что немного больна. Опухоль…эммм…обычно это так никто не называет, но нечто похожее внутри тебя есть. Не в голове. В животе. В матке. Имеет уже солидные размерчики и будет расти. Подлечим, проколем витамины, прокапаем сохраняющие препараты, и все будет хорошо…молодая мамочка.
Она что-то записала у себя в блокнотике, сунула мне градусник.
– Когда были последние месячные?
Я пожала плечами. Не помню. Черт их знает, когда они были. Они меня совершенно не волновали.
– Тогда придется ориентироваться по росту ХГЧ и по УЗИ. Около десяти недель беременности.
– Что?
– Ты беременна. Ты разве не знала? Где-то десять недель.
– Ааа…плод…он умер, да?
– Нет! Чего вдруг! – она пожала плечами, – Не умер. Сердечко бьется, анализы в норме. ХГЧ и УЗИ совпадают. Ты на третьем месяце беременности. Мазни нет, матка не в тонусе. Несмотря на падение, никакой угрозы…
Медленно отвернулась к стене и обняла живот обеими руками…
«Ты ушел и оставил мне подарок, да? Ты нарочно это сделал, чтоб я не смогла последовать за тобой. Какой же ты…невыносимый. Айсбееерг…к нам вернулся наш малыш, а тебя нет рядом. Как же я одна со всеми ими? Как?»
В тот вечер я заставила себя поесть…потом пошла в душ и долго смывала с себя грязь. Лариса Николаевна принесла мне чистую одежду, и я наконец-то переоделась. Какое-то время мы молча сидели друг напротив друга, потом она подошла ко мне и крепко обняла.
– Справимся. Где есть одна тарелка супа, найдется еще одна. Ты только в руки себя возьми. Ты очень нам всем нужна. Очень. Девочки очень соскучились по тебе…А Льдинка. Он постоянно плачет и нюхает твой халат. Вернись к нам, Марина…Ради НЕГО. Он бы очень этого хотел.
Глава 17
Лариса Николаевна медленно расчесывала мои волосы. Это успокаивало. Казалось, я сейчас могу расслабиться, но нет, наоборот, мои волосы, казалось, наэлектризовались и от того, что я вспоминала прикосновения его пальцев к этим волосам, становилось еще больнее. Как часто я вспоминала наши самые счастливые минуты. Их было так мало, что я могла их посчитать по пальцам.
Но вместо этого почему-то вспоминался тот самый первый день…когда только увидела его. Там, в гостинице. Как вышел из машины в сопровождении своей охраны, как пошел в здание. Весь прямой, величественный, отличающийся от любого, кого я знала раньше.