Первая леди для Президента

Протянул руку и привлек меня к себе, придвинул вплотную. Ощутила, как он втягивает запах моих волос, как трется об них носом, щекой. И я млею, закрывая глаза от удовольствия. Чтобы запомнить этот момент. Чтобы утащить его домой и смаковать долгими часами. Когда меня будет рвать на части от тоски по нему, когда я буду сходить с ума от желания увидеть…я буду вспоминать.

– Теперь не знаю…Теперь знаешь только ты. Черт…Марина, какого хрена ты сюда приехала? О чем ты вообще думала?

– О тебе…

Подняла голову и посмотрела ему в глаза, не жует…он просто не сводит с меня темного взгляда. И я не знаю, что там в этих глазах. Не могу понять и прочесть. Там больше нет улыбки. Там неизвестность, там нечитаемая темная бездна, и мне становится страшно, что я в ней утону.

– Тебя могут найти и здесь, понимаешь? Сложить дважды два…да и вообще, ты и это место. Все здесь не для тебя.

– А где для меня? Где для меня? Пе…Айсберг, где? Там…в том городе, где не было и дома своего? Где? У меня ничего нет, у меня никого нет кроме тебя. Мое место там, где ты. Это ты меня приучил к этому…к принадлежности тебе. А мы в ответе за тех, кого приручили.

Усмехнулся уголком рта. Вымученно, устало. Провел ладонью по моей щеке, волосам. И я с облегчением выдохнула. Бездна перестала быть такой жуткой.

– Разве тебя можно было приручить? Только держать на привязи, только стягивать потуже ошейник-строгач, чтоб не вырвалась и не сбежала. Держать до шрамов и до отметин…они все еще есть на твоей спине, Марина. Или ты забыла?

Не забыла…но разве он знает, что именно теми отметинами приковал к себе навечно, заставил шрамами врасти в его мясо. И теперь не отодрать меня от него даже силой, не отрезать ни одним ножом.

– Почему ты думаешь, что я хотела сбежать?

– Разве нет?

– Нет…больше всего на свете я хотела, чтобы ты никогда не отпускал меня.

Желваки играют на сжатых челюстях.

– Ты говорила совсем другое.

– Ты веришь всему, что говорят женщины?

Гладит мою щеку, и я жмурюсь от этой ласки, она интимнее и эротичнее даже того, как пальцы его рук входят в мое лоно. Вот эти касания кончиками подушек.

– Это вполне может быть твой смертный приговор, Марина.

– Значит, я пописала его собственноручно…

– Еще не поздно вылезти из дерьма и уехать отсюда.

– Нет!

Отчеканила и сжала его запястье, а он сдавил мой подбородок.

– Ты привезла сюда детей!

– Да! Они хотели видеть своего отца, если он не забыл, что он у них есть!

– Может, они хотели, чтобы их…как того седого старика…который помогал и мне, и тебе, м? Или хотели учиться в школе в этой дыре? Хотели жить, как бомжи? Где ты живешь? В коммуналке?

– Живу…я живу, и я ни о чем не жалею. Я смогу позаботиться о детях.

– Ты не смогла позаботиться даже о себе. Ты дура!

Говорит жестко и хлестко, и пальцы больше не ласкают. Они держат меня за скулу и подбородок, давят, оставляя следы.

– В наши первые встречи, там, в тюрьме, я… я все сделал для того, чтобы ты ушла. Что было в этом непонятного, м? Чего именно из моих слов ты не поняла?

– Ни одного твоего слова. Ведь говорить можно что угодно.

– Уезжай!

– Нет! Я не уеду!

– Я больше не пущу тебя сюда, поняла?! Вышвырнут, как собаку!

– А я, как собака, буду приходить снова и снова, я буду лежать пластом под дверью у кума, я буду обивать все пороги. Я больше не подчинюсь тебе. Я…

Схватил за волосы и резко накрыл мои губы своими губами. Целовал долго, сильно, настойчиво. Вначале грубо и властно, потом более спокойно, пока не коснулся губами, потираясь о мой рот. Вытирая соленые слезы со щек двумя большими пальцами. Разве я плачу?

– Приходи…Хочу, чтоб ты приходила…

Мне послышалось…

– Что?

– Хочу, чтоб приходила…

Пересадил к себе на колени и прижал к своему телу. Я продолжаю плакать. Беззвучно, тыкаясь лицом в его грудь, цепляясь за сильные плечи. Оказывается, его ласка и нежность намного больнее, чем адская жестокость, от нее щемит сердце.

– Когда-то мать мне говорила, что я могу сколько угодно быть первым во всем, сколько угодно побеждать. Все это ерунда. По-настоящему сильным человеком, который может много добиться и достичь, я стану тогда, когда начну говорить себе «нет». Потому что победа над самим собой – одна из самых великих побед человека. И я говорил себе «нет». Я отчаянно отказывал себе именно тогда, когда хотелось сильнее всего. Я хотел побеждать… я хотел ни от чего не зависеть и никогда и никому не принадлежать. И у меня прекрасно получалось…Пока однажды я не увидел тебя в том отеле. Тогда я впервые сказал себе «да»….А потом отказывать получалось все хуже и хуже.

Пока он хрипло шептал, я не дышала. Никогда и ничего подобного этот человек не говорил мне раньше. Да мы и не говорили с ним о нас.

– Ты рядом со мной несколько минут, гребаный ад! И ничего не изменилось, я не могу говорить себе нет. Это какая-то адская одержимость…Тобой, Марина…тобой! Но сейчас я чувствую, что я жив.