Но… я сейчас хотел совсем другого. Я хотел не только иметь ее тело, я хотел проникнуть в ее душу, я хотел обхватить ее своими пальцами и касаться ее впервые так, как никогда не касался. Потому что я еще никогда не ощущал себя…да, б*ядь, я никогда не ощущал себя настолько любимым. Именно ею. Именно той, за чью любовь я продал бы душу дьяволу трижды.
Она все еще напряжена, и ее руки перехватили мои, сжимают запястья тонкими пальцами.
– Почему не возьмут…почему…
– Потому что не всегда и не все решают деньги, девочка.
Я сел на кровати и отвел взгляд от нее, чтобы не смотреть на силуэт голого тела под простыней.
– Оплата совсем иная…
– Какая?
– Иная. Я не уверен, что смогу эту цену заплатить.
– И…и никто не может помочь?
А она поумнела, моя малышка. Поумнела, выросла и изменилась. Теперь ее красота стала женственной, не угловатой, а сочной, яркой. В висках пульсирует адское желание отыметь ее снова.
– Помощь — это теперь почти такая же роскошь, как и наша с тобой прошлая жизнь.
И мне до безумия нравится видеть, как она взволнована, как отражается в ее глазах боль и тоска от возможной разлуки со мной. Потому что ОНА МЕНЯ ЛЮБИТ. Да, по-настоящему любит, иначе какого хера было переться в такую даль и тащить за собой нашего сына и моих дочерей. Б*ядь! Я их даже не увидел и не знаю, увижу ли я их снова.
– Мой сын…на кого он сейчас похож? Он, наверное, так вырос?
– На тебя…он все еще похож на тебя, Айсберг.
Дурацкое имя. Она дала мне его, и я помню, как тогда смеялся… а сейчас я наслаждался тем, как оно звучит в ее устах.
– Что он уже умеет делать?
– Собирать конструктор, говорить: «Мама», «Няня» и «Лила» – это Аня и Лиза. Играть в мячик, баловаться с водой и ненавидеть купаться.
– Мой сын грязнуля?
– Он любит мыть ручки, но боится душа и мыть голову.
– Балуешь его, да?
– Его все балуют. Он один среди женщин.
Улыбаюсь тому, как она серьезно говорит, и понимаю, насколько изменилась маленькая эгоистичная девочка, предложившая себя купить, как разительно она отличается от женщины, которая взвалила на себя заботу о троих детях и приехала в самый край мира. Не побоялась.
– Ты…ты должен его увидеть.
– Скорее всего, не увижу.
Рывком привлек к себе и прижался губами к ее макушке. Не плачет, не кричит. Никаких истерик. Только дрожит. И я сам дрожу от страха, что здесь я совершенно бессилен. У меня больше нет моих связей, и я больше не могу защищать и оберегать ее от внешнего мира. Я теперь никто и ничто.
А если хоть одна мразь догадается о том, кто я – она будет не просто в опасности, а в смертельной опасности. Я знаю о том, что есть приказ уничтожить все, что связано со мной, и прежде всего моих детей.
А теперь эта просьба от Деда…просьба, которую я без помощи извне не смогу исполнить. И тогда меня порежут на ленточки прямо здесь. Резонансом может и ее зацепить.
– Если в течение двух недель тебя ко мне не приведут – уезжай!
– Нет! – отрицательно качает головой.
– Да! Ты должна! Ради детей и ради меня! Ты должна уехать, Марина!
– И… я больше никогда не увижу тебя?
В глазах застыли слезы, и я стиснул ее запястья еще сильнее, прижался лбом к ее лбу.
– Я обещаю. Что сделаю все, чтобы мы увиделись еще раз…сделаю все, что могу. Но если ни одного известия – ты уезжаешь. Деньги есть?
Кивнула и прикусила губу, чтобы не разрыдаться.
– Хорошо. Делай, как я говорю. Договорились?
Снова кивает и льнет ко мне, обнимает за шею, и именно в эту секунду я ощущаю ее настолько своей, что у меня раздирается на куски мое проклятое сердце.
Поцеловал ее жадно в губы, врываясь языком в рот, наслаждаясь вкусом нашего поцелуя.
– Клянусь, что сделаю все, чтобы мы увиделись…но…ты сама понимаешь.
Поцеловал снова и…неожиданно для себя сказал.
– Я люблю тебя…Марина. Слышишь? Я тебя люблю!
Глава 12