Первая научная история войны 1812 года

«Младшим научным сотрудникам», той малобюджетной публике, которая зачастую пишет об истории и водит экскурсии по историческим музеям, не понять большой реальной жизни. Они не создавали империю, на их энергии не лежала ответственность за страну, армию, собственный ранее созданный образ великой личности. В их сознании в самой теории не может уместиться вся информация, все факты «за» и «против», которыми обладал тот или иной крупный исторический деятель — тем более Наполеон. Они не понимают, что оборона рубежей Франции-республики, а затем Империи была основана на действии; бездействие привело бы орду феодальных рабов, купленных английскими предпринимателями еще в 1790-е или в 1805 г. и т. д. Все преклонение трусливых немецких принцев, устроенное Наполеону в Дрездене, держалось именно на его действии: слишком длительное неопределенное выжидание и безответное продолжение провокаций России, которые не только оскорбляли Францию, но и были уже физически опасны, могли вскоре закончиться ударами в спину. Речь шла не только об имидже — а о военных операциях Австрии, Пруссии (и, естественно, Англии) в тылу и на флангах. Наполеон давно (!) исчерпал все просьбы договориться, ему уже была официально объявлена война. Вся его внешняя политика с первого дня консульства была направлена на борьбу с агрессией Англии, которая спонсировала убийц (устранение Павла, покушения на самого Бонапарта) и антифранцузские коалиции. Если бы он не додавил Англию экономически (а ведь оставались считанные месяцы!), то гидра продолжила бы отращивать одну голову за другой (Наполеон-полководец «рубил» их — побеждал в войне одной коалиции, но тут же возникала новая «голова»): необходимо было побороть источник проблемы. Но русский царь вопреки здравому смыслу, интересам своего народа и слову чести развязал подлый конфликт, не реагировать на который уже было невозможно.

Стоит подчеркнуть, что Наполеон не мог знать того, что знаем сегодня мы (из процитированного выше письма царя Барклаю): из-за соглашения Франции с Австрией Александр буквально накануне войны временно переменил свое желание форсировать Неман первым, но общие намерения остались прежними.

Итак, чтобы отразить угрозу, императору французов (который ценой огромных усилий уже собрал армию — и все ждут от него решения многолетней проблемы) придется перейти границу: а дальше он просто оказался вынужден преследовать убегающую русскую армию, чтобы заставить царя подписать перемирие. У него не было другого выхода: если бы Наполеон поворотил назад, то а) получил бы удар в тыл своей армии (причем Герцогство Варшавское было бы разорено), б) сам отход и отказ от военных действий был бы воспринят как поражение — и тайные союзники Александра (Австрия и Пруссия) моментально подняли бы оружие против Наполеона в его тылу (что и случилось в 1813 году!).

Лично я бы сравнил подобное с гамлетовской проблемой выбора (вообще, искусство своей метафоричностью часто помогает науке глубокими и четкими формулировками, выражающими суть, диалектику предмета):

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними?

…Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика,

Так погибают замыслы с размахом,

В начале обещавшие успех,

От долгих отлагательств. Но довольно!..

Если бы вы не знали, что данный текст (в переводе Б.Л. Пастернака: 1890–1960) принадлежит литературному персонажу, то не было бы лучшей формулировки для историка, чтобы, лишь выставив строчки в прозаический ряд, описать происходившее в сознании Наполеона перед войной 1812 года! Стихи эти написаны У. Шекспиром около 1600 года — и через 200 лет в Европе появится истинный Гамлет от политики и Истории.

Однажды, репетируя пьесу нобелевского лауреата, гениального Альбера Камю (1913–1960) «Калигула» (а режиссерское понимание драматургии и психологии мне очень помогает в исторических исследованиях), я обсуждал тему трагедии (что это такое?) с одной известной французской актрисой. Она вспомнила эпизод из своей жизни и обронила, как мне кажется, великолепно точную и, одновременно, тяжкую по своему смыслу фразу: «трагедия — это не когда есть один ужасный вариант, трагедия — это когда ты понимаешь, что и так поступить — будет плохо, и по-другому — тоже плохо». Вот! Именно в таком положении оказался великий человек в 1812 году: и все же он остался в Истории великим, потому что остался «Гамлетом», а не каким-либо другим персонажем. Однако чтобы это понять, надо быть Личностью, надо, простите, очень много знать, причем не только по теме исследования, но и вообще — иметь широкий кругозор и самому выбирать непростые решения, а именно это и отсутствует у большинства моих коллег — авторов сочинений о наполеоновской эпохе (зато у них часто случается обычная для нашего вида зависть, а за ней и банальная подлость).