Первая научная история войны 1812 года

Ознакомившись с донесением, царь написал Н.П. Румянцеву: „Вот депеша, которую мне написал Алопеус. Речь идет не более не менее как об отправке меня в другой мир. Ваш Александр“.²³⁶ Отмечу, что подлинное донесение М.М. Алопеуса сегодня хранится в РГАДА. Ф. Госархив. разр. XV. Л. 260. ЛЛ. 3, 7–8. Итак, англичане совершенно явно угрожали русскому царю расправой, но в 1807 г. — сразу после катастрофических поражений от Наполеона, не имея армии и т. д. — Александр решил, что ему опаснее будет продолжить войну немедленно, чем вести тайные переговоры с Англией, затягивать выполнение условий Тильзита, а затем при помощи той же шантажистки-Британии ринуться в новый поход на Наполеона (уже за свои личные обиды). Любопытный психологический нюанс: почему Александр терпел подобные гадости от англичан? Ведь он вскоре вновь вступит с ними в тесный союз — и никогда впоследствии не будет обнаруживать желания как-либо отомстить (кстати, и за убийство отца, хотя сам же и участвовал в заговоре…). Отчасти это можно было бы объяснить британскими денежными субсидиями — но они бы не понадобились, если бы царь не начинал войн. Об этом до меня никто не задумывался (и даже так вопрос не ставили), но ответ прост: в то время в Англии не было ни одной исторической личности. Просто ни одной. Даже обычный генерал средней успешности Веллингтон — и тот еще ничем себя не успел проявить. Король Англии Георг III (1738–1820) страдал психическим расстройством, а реально исполняющий его обязанности принц-регент Георг Август Фредерик (1762–1830) — был пьяницей и всеобщим посмешищем. Подобные типы не вызывали зависти! Зато ее вызывал Наполеон. По тем же причинам Александр легко сдружился с императором Австрии и королем Пруссии: по всеобщему мнению современников, их собственных придворных и по заключению позднейших историков — они были совершенными ничтожествами.

Если все русские первоисточники однозначно свидетельствуют о том, что российское правительство готовилось к войне, а общество ее ждало еще в 1810–1811 годах, то французы (напомню, что процент грамотного, читающего населения во Франции был гораздо выше, чем в России) ничего подобного не знали и не желали даже и в конце апреля 1812 года! Об этом свидетельствует в том числе переписка пасынка Наполеона принца Эжена (Евгения) де Богарне (будущего командира одного из корпусов Великой армии), прибывшего в тот период в Париж из Италии.²³⁷

Сам Главный хирург Великой армии, человек весьма знающий и приближенный к Наполеону, Доминик Жан Ларрей (1766–1842), констатировал:

„10 мая мы прибыли в Позен. Мы всё ещё не знали цели нашего похода (и это за месяц до начала кампании?! — прим. мое, Е.П.)…

Эта странная ситуация, впрочем, не замедлила привести к распространению среди солдат самых нелепых слухов.

…В Меце говорили, что мы будем сражаться против союза пруссаков и русских… Император Александр в опасности и зовёт нас на помощь, чтобы мы напугали его народ (кстати, вскоре наполеоновским солдатам действительно придется охранять семьи помещиков от буйств крестьянских бунтов — прим. мое, Е.П.)… Политики утверждают, что мы идем на Швецию…“²³⁸

В марте 1812 г. в письме домой артиллерийский полковник Антуан Огюстэн Флавьен Пион де Лош признавался, что совершенно не представляет, против кого направлены передвижения армии.²³⁹ Пехотинец из Вюртемберга Якоб Вальтер отмечал: „В то время распространился слух, согласно которому мы отправляемся на Балтику, а оттуда поплывем в Испанию. Хотя перспектива не была радостной, все солдаты были веселы, пели и танцевали. Я участвовал в общем веселии вместе с остальными“.²⁴⁰

И на ком же объективно лежит вина за то, что началась война? Кто первым стал ее провоцировать, готовить, кто ее жаждал в качестве реванша (за поражения в тех войнах, которые сам же и начал!) или хотел устроить браваду (от чувства ущербности перед теми, у кого были заимствованы все современные блага цивилизации)?! Совершенно очевидно, что не достигший всего Наполеон и не самодостаточные и уставшие отбивать армии коалиций французы, или даже их новые союзники. Л.Э. Шишко сформулировал метко и лаконично: „Что касается внешних дел, то в его (Александра I — прим. мое, Е.П.) царствование Россия долго воевала с Францией. Вследствие этой войны и произошло нашествие французов на Россию. Это случилось в 1812 году“.²⁴¹ И он же вполне логично, без выдумок про лихую деятельность русской армии (которая, на самом деле, проиграла все сражения и ее остатки практически бездействовали) подытоживает (на этапе уже нахождения французов в Москве и затянувшегося ожидания мира): „Наполеон увидел, что он зашел с своей армией слишком далеко от Франции, так далеко, что ему невозможно было обеспечить правильный подвоз военных и съестных припасов. Тогда он решил покинуть Россию, приказав своему войску отступать, а сам уехал вперед в Париж“.²⁴² Но об этом — позже.

IX