Первая научная история войны 1812 года

Здесь мне придется заметить, что русским официальным реляциям вообще доверять не стоит (а более внимания следует уделять личным письма, дневникам и документам со статистическими материалами). На этот документ пока не обратил внимания никто из моих коллег, но вот что, к примеру, сообщал генерал А.П. Ермолов в личном письме к А.А. Закревскому 17 августа 1818 г. (речь идет о публикации очередной брошюры, посвященной кампании 1812 года): «…Толь (Карл Федорович Толь — прим. мое, Е.П.) под своим именем слово в слово напечатал мою реляцию о кульмском деле (бой при Кульме 29–30 августа 1813 г. — прим. мое, Е.П.), которую я представил графу Остерману (А.И. Остерман-Толстой — прим. мое, Е.П.), поручившему мне написать другую и от его имени».³⁰³ Таким образом, русские офицеры не гнушались бесчестно «подмахивать» чужие рапорты и писать под чужими именами (а уже упомянутый К.Ф. Толь еще и нарочито фальсифицировал историю, выдумав долгую оборону Семеновских флешей, чтобы его вина в поражении в Бородинском сражении не казалась потомкам уж столь очевидной). Ничего подобного среди французских офицеров выявлено не было. И уж такой кошмарной лжи, какую позволил себе Кутузов, среди европейских генералов и представить невозможно! При этом, как мы уже не раз замечали, Кутузов по разным поводам врал всем: царю, жене, подчиненным, лицемерил перед образами и т. д.

Продолжим перечисление документальных свидетельств поражения русских. Знаменитый военный теоретик Карл фон Клаузевиц в 1812 году находился при русском штабе, мечтал о возрождении Пруссии и от этого недолюбливал Наполеона, и всячески пытался обелить русских. В письме от 30 сентября он однозначно признается: «Мы проиграли сражение».³⁰⁴

Выдающийся ум эпохи, литератор и философ, один из основоположников политического консерватизма, посол короля Сардинии в Петербурге (1803–1817) Жозеф-Мари, граф де Местр (1753–1821) умел облекать свои мысли в четкие формы. В письме графу де Фрону от 19 октября он произвел собственный анализ случившегося: «В соответствии с теорией, которую Ваше Превосходительство имело возможность усмотреть в последних депешах моих касательно выигранных и проигранных баталий, вы не можете сомневаться в мнении моем о битве при Бородине (или Можайске): побеждать — это значит идти вперед, отступать — быть побежденным. Москва отдана, сим все сказано. Удержание поля битвы на несколько часов и число убитых — это все вздор; надобно смотреть лишь на последствия. Французы не только приписывают себе победу в официальных бюллетенях, что само по себе ничего не доказывает, но говорят о том же и в частной переписке, известной по перехваченной корреспонденции. Особливо заметил я те письма, кои писал интендант армии Дарю (Пьер-Антуан-Ноэль-Матье Брюно Дарю: 1767–1829) — генерал-интендант армии Наполеона во время похода в Россию — прим. мое, Е.П.), к любезному нашему Талейрану; он пишет совершенно бесхитростно: „Победа решилась в нашу пользу только к десяти часам“…

В обществе я никогда не оспариваю таланты фельдмаршала Кутузова, но Вашему Превосходительству могу сказать, что блистал он только противу турок, а ныне стал дряхл и уж никак не ровня тому дьявольскому гению, с которым должен бороться».³⁰⁵

Наконец, сам Александр I косвенным образом признал Бородинское сражение поражением: в 1814 г. он подтвердил за маршалом М. Неем титул «князя Москворецкого» (данного ему Наполеоном за победу при Бородине)³⁰⁶ и сам никогда не посещал поле битвы. Победой французской армии Бородинский бой называл и отнюдь не поклонник Наполеона — вюртембергский участник похода 1812 года обер-лейтенант Генрих фон Фосслер.³⁰⁷