Читаем Первая партия (СИ) полностью

Сакура с некоторым удивлением обнаружила себя в огромной белой пижаме с закатанными рукавами и штанинами. Кофта доходила ей почти до колен; тело утопало в ощутимо чужой одежде, как в слишком широком платье, скаля острые ключицы. Наверное, это принадлежало родственникам Саске, — заключила Сакура той частью себя, которая осознавала нахождение в лихорадочном сне. Она инстинктивно потрогала свою голову, — какое-то непривычное ощущение, связанное с ней, — и нащупала две косички сенсея, чуть расплетающиеся от отсутствия резинок на них.

Небо над головой висело тяжёлое, мутное и белое, как очень жирное молоко. На его фоне бледное золото выцветших трав и мокрая грязь выглядели ярче, чем им следовало бы, отчаяннее в принятии такой скверной и скучной погоды. Серый, полностью облетевший лес, высящийся вдали, только добавлял картине невысказанной скорби. Звенящая тишина простиралась вокруг.

Сакура не знала, куда идёт.

Она помнила: папу, маму, бабушку, сенсея, Ино, Саске и Наруто, что ей нравятся красный, умебоши и блинный торт со вкусом зелёного чая, и что ей категорически не нравится проигрывать.

Ноги двигались в сторону леса. Трава щадила ступни; под них не попадалось ни звериное дерьмо, ни колючки, ни лужи. И всё равно тишина давила, невидимыми ладонями опускаясь на плечи, всё норовила замедлить путь, всё хотела… напугать, наверное? Или соблазнить остаться с ней, в этой тишине, ведь спокойствие, особенно вечное, так дорого стоит.

— Ехала карета, — храбро затянула Сакура, как умела, то есть никак, но с решительностью. — По старому мосту… Мост развалился, карета — ко дну… Не жалко мне кареты, не жалко мне моста… А жалко мне принцессу и белого коня.

Что-то более серьёзное из песенок не вспоминалось. Да и даже это было не песней, а считалочкой.

— Я иду по полю, — напела Сакура абсолютно без рифмы, — погода не сказать, что хороша… но я хороша… и куда-то иду… иду к лесу… под моими ногами травы… на моей голове косички… глаза у меня зелёные… я куда-то иду…

По мере приближения к лесу она заметила, что там её кто-то ждёт. Хотя, скорее даже не кто-то, а что-то — даже странно, издали их должно было быть видно.

Разномастное стадо овец — белые, серые, коричневые и даже одна чёрная, — паслось на границе с лесом; звон их колокольчиков не раздавался эхом по полю.

— Овечки нежные, овечки милые, — затянула Сакура, будто героиня какой-то сказки, — стоит ли мне вступать в этот тёмный лес?

— Бе-е-е, — многоголосо ответили овцы.

— Выйду ли я из него, если войду?

— Бе-е-е, — динь-динь-динь.

— Овечки нежные, овечки милые? А… а можно вас погладить и обнять на дорожку?

— Бе-е-е, — одобряюще отозвались овцы, обступая её. Динь-динь, динь-динь.

Их шёрстка была такой же гладкой и мягкой на ощупь, какой она себе её представляла. К стыду своему, Сакура никогда раньше не чесала ни бока, ни головы живых овец.

— Спасибо вам, — сказала. — В таком случае, мне пора дальше. Пожелайте удачи оказаться по ту сторону леса.

— Удачи тебе-е-е, — проблеяли овцы человеческими голосами.

Сакура шагнула в тёмный лёс. Он зашумел на неё спрятанными от глаз соснами.

— О, ты снова с нами? — разорвал какофонию голос Саске.

А? Что?

В животе что-то сжалось, разжалось, сознание куда-то упало, но поднялось… И лес с его голосом стерлись из головы.

Так вот что такое смерть, — только и успела осознать Сакура, — темнота… как в чреве у матери… и отдалённый шум овечьих колокольчиков.

… На этот раз глаза удалось приоткрыть почти сразу, хотя сон и не выветрился окончательно из головы, как в прошлый раз.

— Я теперь знаю, что такое смерть, — прохрипела Сакура одновременно всем и никому.

— Ками, ну у тебя и голос, — отозвался Саске из темноты комнаты. — Подожди, чаю принесу…

— Я пела, — заявила ему Сакура. — Не умею петь.

— Научишься. Вот, держи.

Глаза сами собой закрылись, когда к её губам поднесли чашку.

— Это маття, — сообщил Саске. — Сделал по традиции клана Учиха… Эй, Наруто!

— А?! — откуда-то из глубины дома.

— Она проснулась! Тащи еду, добе!

— О-о, наконец-то! Сакура-чан, несу-несу!

— Как спалось? — голос Генмы-сенсея.

— Очень интересно, — сонно отозвалась Сакура. — Надо будет потом научиться петь.

— Научишься, — серьёзно ответил сенсей. — Дай-ка я тебе пока косы переплету… Саске, подвинься немного, пожалуйста.

— Сакура-чан! — громкий голос Наруто совсем близко. — Мы тебе, вот, чечевицу с овощами приготовили! Скажи «а-а-а».

Её опять покормили с ложечки. Было даже вкусно.

— Мне пора, — заявила Сакура с авторитетом самого сонного человека на свете и зевнула.

— Сладких снов, — отозвались на разный лад Саске, Наруто и сенсей. Кто-то подоткнул ей одеяло и пригладил волосы.

…Тёмный лес высился за спиной, когда Сакура осознала себя. А перед ней на этот раз была совсем другая поляна — зелёная, залитая солнечным светом, удивительно яркая под лазурным небом с кудрявыми облаками.

Её ожидали те самые овцы.

— Я вернулась, — сказала им Сакура и согнула спину в почтительном поклоне.

— Мы знаем, — ответила чёрная овца, стоявшая впереди всех. — Ты справилась.

— С чем?

— Со своим испытанием. Ты разве не помнишь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм
Gerechtigkeit (СИ)
Gerechtigkeit (СИ)

История о том, что может случиться, когда откусываешь больше, чем можешь проглотить, но упорно отказываешься выплевывать. История о дурном воспитании, карательной психиатрии, о судьбоносных встречах и последствиях нежелания отрекаться.   Произведение входит в цикл "Вурдалаков гимн" и является непосредственным сюжетным продолжением повести "Mond".   Примечания автора: TW/CW: Произведение содержит графические описания и упоминания насилия, жестокости, разнообразных притеснений, психических и нервных отклонений, морбидные высказывания, нецензурную лексику, а также иронические обращения к ряду щекотливых тем. Произведение не содержит призывов к экстремизму и терроризму, не является пропагандой политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти и порицает какое бы то ни было ущемление свобод и законных интересов человека и гражданина. Все герои вымышлены, все совпадения случайны, мнения и воззрения героев являются их личным художественным достоянием и не отражают мнений и убеждений автора.    

Александер Гробокоп

Магический реализм / Альтернативная история / Повесть / Проза прочее / Современная проза