Первая партия (СИ)

Когда Яманака Иноичи на сеансе психотерапии (под графой «трижды секретно») диагностировал у Хирузена депрессию, спасать клан Учиха было слишком поздно — едва закончились массовые похороны. Тяжёлая грусть, что опускается на разум густым туманом, что несёт в себе только неподъёмную тяжесть всего мира на плечах, была с ним, к тому моменту, давно. Сарутоби Хирузен выиграл две войны, но проиграл Кьюби, потому что Девятихвостый лис успел ранить его так, как никому другому не доводилось: ушла Кушина, которую он ценил как дочь, ушёл преемник, не успев расцвести, а он бы цвёл лучше всех, ушла Бивако, ненаглядная жена, и самый младший сын, новоиспечённый джонин, раздавленный хвостом. Арата, когда его нашли, сжимал в руках двух мёртвых младенцев, которых пытался защитить в последние минуты жизни. Всего несколькими годами позже скончался старший под маской Ящера, оставив жену-вдову почти на сносях. Она не перенесла родов, поддавшись тоске по любимому мужу, и Конохомару остался сиротой. Асума же всё это время не собирался возвращаться из столицы; он бежал от самого себя и своей крови так долго, как только смел. И Хирузен оказался в ловушке собственного горя.

День проходил за днём, листья опадали и сменялись новыми, а груз ни с плеч, ни с сердца не пропадал. Старость, так думал Хирузен с горечью и бессилием, но и эта мысль оказалась ловушкой. Депрессия ела его медленно, но верно, как огонь пожирает старое сырое полено. У Хокаге, как известно, не бывает отпуска ни в мир, ни в войну, а в критических ситуациях и вовсе нет роскоши даже семичасового сна. Разумеется, его оставшиеся друзья, которые так преданно помогали с управлением Конохи всё это время, снова пришли на выручку. И он, сквозь туман в голове, не заметил, не разглядел, гниль в самих их сердцевинах. У него не было сил вглядываться в улыбки за протянутыми руками помощи. Он нуждался в поддержке, как утопающий в соломинке.

От Асумы не приходило писем.

Когда он пришёл в себя, пропив назначенные таблетки, о которых не знал абсолютно никто, кроме Иноичи, было слишком поздно пытаться решить дело с Наруто — вышли законы, которые он даже не подписывал, и население почему-то прекрасно знало о статусе джинчуурики мальчика. Сироты продолжали исчезать из приютов, а походка Данзо стала наглее, и голоса Хомуры и Кохару — громче. И Учиха, как же он корил себя, что проморгал, но дела с Кумо находились на грани войны, и Ива начала заинтересовываться в драке, и Орочимару сбежал совсем недавно — Хирузен при всём желании не смог бы заметить настроение сооснователей Конохи, это слишком личное, кланы не любят раскрывать карт даже на грани гибели, и подобные новости должны приноситься доверенными и шпионами заблаговременно. Только Данзо, Хомура и Кохару почему-то решили молчать до последнего, и только Учиха Итачи, совсем ещё мальчик, стоя на одном колене, смиренно и бледно, стараясь не дрожать, донёс до него ситуацию. Хирузен пообещал разобраться. Он пожертвовал сном, бодрствуя сутками, как в молодости, корпя над архивами времён создания Конохи, терпя мигрени, старые кости и ноющие шрамы, чтобы разрешить ситуацию дипломатически. Опять же, роковой приказ был отдан не им. И в тот раз он намеренно притворился слабым и заметил, как самодовольно выглядел его бывший старый друг. А друг ли — так подумал Хирузен. Тогда он впервые почувствовал нехарактерное желание свернуть Данзо шею.

Это желание в недалёком будущем возвращалось не единожды.

Хирузен принимал таблетки, чувствуя как крепнет дух и светлеет разум, и выжидал.

И момент настал. Его принесла розоволосая девочка из клана торговцев. Точнее как: шокирующую новость донёс до высшей инстанции под шляпой бледный Иноичи, зашедший на чай; он уже успел к тому моменту проверить воспоминания старшего сына Казекаге, поговорить с Темари, обеспокоенной сюрреализмом ситуации, и получить подтверждение джинчуурики Однохвостового, что «отец», пусть и маскировал чакру, но пах змеями. Иноичи запросил инструкции, чтобы передать их Ширануи и юной Харуно.