ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века

В ремарках Гауптмана вещественность густая, интерьер с причудами. Тесные лестницы винтом вверх и в подпол, бревенчатый потолок, люстра из оленьих рогов, чучело токующего глухаря над тяжелой резной дверью. Ремарка оговаривает все, вплоть до «болезненного ожирения» матери семейства Шольц. Лаконичные чертежи Вахтангова с ремаркой не считаются. Они разгружены не только по условиям студийной сцены, где лестниц не построишь.

Вахтангов в «Режиссерской тетради» (наброски к «Празднику…» 1909 года) еще составлял долгий перечень потребного ему реквизита. Но и при первом примеривании режиссер ухватывал: «Характер нежилой комнаты. Семья случайно собралась здесь. В комнате неуютно, странно. Не то гостиная, не то столовая, не то большая кладовая»[155].

Дом в режиссерском прочтении важен.

В первой студийной постановке Вахтангова находят «личные мотивы». Биографы приписывают его дому во Владикавказе дух собственничества, а отца видят деспотом. Но Станиславскому при случайной встрече отец Вахтангова показался симпатичен. Увидел себя заодно с ним: «седенькие папаши». А главное, в режиссерском плане ни мотив деспотизма, ни мотив собственничества не проводятся.

В доме Шольцев не враждуют. Никто здесь не чужак своему окружению. Они лишь тяжелы друг другу. Чем ближе, тем тяжелее. Режиссер относится к этому с полным пониманием.

Формула «Ад – это другие» еще не предложена. Но ее можно проставить над неуютным, незаполненным жильем Шольцев. В жилье нарядили елку – не помогает.

При соприкосновении персонажей всякий раз могла бы повторяться режиссерская ремарка к реплике Августы «Не трогайте меня!» «Больно! Ярко. Крик» (С. 194). Не столкновение, всего лишь соприкосновение – «Больно!» Остается держать расстояние.

Тут режиссер мог «идти от себя». Вот письма Вахтангова к жене – ему нечего сказать, почему и это лето, как прошлое и позапрошлое, он не проведет с нею и с сыном. То есть он может сказать – и говорит – и то, и другое, и третье, причины называет, но ведь это не ответ.

Пьеса Гауптмана не дает материала для разделки с тиранством, как не дает материала против собственничества. Если мать раздражена дочерью, зачем подбросила в печку угля, дело не в том, что нет денег на топливо. Одной кажется, что в доме душно, другой кажется, что зябко. Нехорошо той и другой. Деньги ни при чем.

Вахтангов ищет: если не на этих мотивах, то на чем держать конструкцию. В режиссерском плане он наметил 25 членений.

«I. Рождество. Ждут.

II. Вильгельм каждую минуту может приехать.

III. Мамаши.

IV. Приход отца. Как снег на голову.

V. Впечатление приезда.

VI. Кавардак.

VII. [Фрау] Бухнер действует (взять Роберта).

VIII. [Обозначив членение, режиссер не дал куску названия.].

IX. Бухнеры вливают бодрость Вильгельму.

X. Рассказ Вильгельма.

XI. Встреча.

XII. Обморок.

XIII. Лед растаял.

XIV. Братья. Мир возможен.

XV. Весна.

XVI. Фрибэ обеспокоен (верная собака).

XVII. Выход на елку. Мир прочен.

XVIII. Призраки!

XIX. [Начало III акта.] В этом доме все кончено. Роберт прав.

XX. Мать не понимает сына.

XXI. Наверху беспокойство.

XXII. [Фрау] Бухнер разбита.

XXIII. Братья договорились.

XXIV. Ида верит в новый дом.

XXV. Кончилось!»

Разбивку на «куски», их стык, определение событий и задач в них Станиславский тогда полагал в основах режиссерской работы «по системе». Вахтангов эти основы получал из рук в руки буквально – пока ставили «Мнимого больного», у него на руках долго оставался режиссерский экземпляр К. С. К этому документу, к его воздействию на Вахтангова биографам следует обратиться, мы же сейчас только о том, как К. С. пользуется здесь разбивкой на «куски»: завязки и выходы изящны, куски сходятся один с другим, давая искру.

Найденное верно членение, по идее, должно обеспечить в конце работ прочную гибкость сквозного действия, его сценизм и лепку формы.

Вахтангов записал, чем занялся с осени при «доводке» своего спектакля: «Расширил задачи исполнителей. Ярче сделал переходы из куска в кусок. Старался добиться точки после каждого куска. Изменил толкование некоторых мест почти у всех исполнителей. Освежил новыми приспособлениями задачи.

Изменил „зерна“ у Сушкевича, Дейкун, Хмары, Бирман, Поповой. Стал искать зерно для Болеславского»[156].

Гиацинтова вспоминает о работе «внезапности».

Вахтангов на первых листах режиссерского экземпляра определял действие: «Бухнеры мирят. Твердо. Уверенно. В конце 1-го акта и в начале 2-го зритель должен доверять им. Когда все собрались у елки – зритель должен почувствовать благодарность Бухнерам за то, что они так хорошо сделали такое большое дело. Чтоб первая вспышка на елке заволновала меня – зрителя, испугала и поселила опасения, досаду. Зажгла желание броситься на помощь Бухнерам» (С. 188). Анне Поповой, которая играет фрау Бухнер, подсказ: «Делаю хорошее дело, оно удается» (С. 244).