Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

В военных поселениях были часты самоубийства. Множество раз колонисты писали жалобы царю о невыносимости своей жизни. Ропот и недовольство не прекращались, временами перерастая в бунт. Счет подобных инцидентов шел на тысячи. А поскольку люди это были военные, имевшие доступ к оружию, подавлять такие восстания было непросто. Иногда даже приходилось использовать артиллерию. В 1819 году произошло большое восстание на Харьковщине. Понадобилось две дивизии, чтобы с ним справиться. 29 бунтовщиков были засечены насмерть, многих искалечили шпицрутенами и отправили на каторгу.

Земного рая из военных поселений не получилось. Получился земной ад.

Фантомные боли

Но даже последний период александровского царствования не был монохромно реакционным. С императором и теперь случались порывы либеральности, что придает этой противоречивой личности, да и всей эпохе еще более сложные черты.

В 1818 году государь (что примечательно – тайно) поручил нескольким доверенным лицам составить план отмены крепостного права. Люди эти были из числа первейших государственных сановников, придерживавшихся разного образа мыслей: Аракчеев считался реакционером; член Государственного Совета адмирал Мордвинов – либералом; министр финансов Гурьев – прагматиком.

Интересно, что самый осторожный проект представил либерал, предлагавший отпустить крестьян на волю без земли, а самый радикальный – реакционер, считавший, что государство должно выкупить каждому крепостному хотя бы по 2 десятины пашни. Гурьев предложил нечто среднее: растянуть выкуп на 60 лет, чтобы избежать ненужных потрясений.

Были и другие проекты, один из которых составил генерал-интендант Канкрин, который станет одним из столпов следующего царствования. Этот ученый немец, основываясь на доводах политэкономической науки и на европейском опыте, подготовил записку «Разыскание о происхождении и отмене крепостного права», где предлагал меры, многие из которых почти полвека спустя и будут осуществлены.

Но при Александре ничего сделано не было. Прожекты так и остались прожектами.

Другим «рецидивным спазмом» было поручение, данное в том же 1818 году бывшему реформатору Новосильцеву – составить не более и не менее как проект конституции. Задание было выполнено. Появился удивительный документ «Государственная уставная грамота», рисовавший план какой-то совсем другой России. Она делилась на десять «наместничеств» (сейчас сказали бы «субъектов федерации») с автономным управлением в виде собственных парламентов-сеймов. Высшим законодательным органом должен был стать Государственный Сейм с двумя палатами. Исполнительная власть отделялась от представительной и судебной. Гарантировались свобода печати и неприкосновенность личности. Должно быть, государь прочитал этот прекрасный документ с ностальгическим вздохом, а Новосильцев с удовольствием вспомнил молодость, но всерьез никто осуществлять эту программу, конечно, не пытался. Она начисто разрушила бы основу «ордынского» государства.

Вместо этого Александр усугубил строгости, а Новосильцев, отправленный искоренять крамолу в Царстве Польском, проявил себя там отъявленным врагом всяких вольностей.

Крамолы в Польше действительно развелось много, и виноват в том был сам Александр. Убедив себя в том, что русскому народу свобода вредна, царь решил ограничить свои либеральные устремления несколькими регионами «европейской культуры». Мы уже говорили о предоставлении прав прибалтийскому крестьянству и о льготном существовании Финляндии, но самой большой зоной относительной свободы стало Царство Польское, присоединенное к империи в 1815 году. Здесь Александр отважился поэкспериментировать с конституционным строем. Польша становилась автономией, которая имела собственные законы, собственный парламент (Сейм) и даже собственную армию, где солдаты служили не двадцать пять лет, как в России, а только десять. Крестьяне поголовно освобождались от барщины.

Конечно, Россия была удивительной империей, в которой нация-гегемон существовала в гораздо худших условиях, чем некоторые завоеванные ею народы. Причину государь объявлял прямо. На открытии первого Польского сейма Александр сказал: «…Вы мне подали средство явить моему Отечеству то, что я уже с давних лет ему приуготовляю и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости». Иными словами, русские для свобод еще не созрели, а вы, поляки, – вполне.

Очень скоро, однако, выяснилось, что придуманный Александром гибрид самодержавия с конституцией нежизнеспособен – или же что поляки не такие «зрелые», как казалось его величеству. Вместо того чтобы благодарить за великую милость, они хотели восстановления независимости. Наместник Царства Польского великий князь Константин не умел противостоять этому опасному настроению. Тут-то и пригодился безотказный Новосильцев, который, подобно Аракчееву, делал, что прикажут: мог хоть сочинить либеральную конституцию, хоть громить национально-освободительное движение.