— Аще же которые люботруднии отроцы, сего предрагаго сокровища, то есть мудрости, по грамматической хитрости, и прочих наук свободных, аки из недр земли злата, из различных диалектов писаний, наипаче же Спавенского, еллино-греческаго, польскаго и латинскаго потщатся изыскивати пилежно; и оным за их в науках тщание, за свидетельством училищ блюстителя и учителей, от нас великаго государя, имати быти достойное мздовоздаяние…»
По просьбе Софьи Медведев составил ей гороскоп Голицына, который не сулил ничего хорошего, и молодая женщина окончательно приуныла. По всему выходило, что ее надеждам не суждено сбыться: звезды сулили князю неудачи во всех начинаниях, происки врагов и дальнюю дорогу. Но если два последних пункта могли означать неизбежные бои с врагом и поход в Крым, дело обыкновенное на войне, то неудачи князя могли привести к весьма неприятным последствиям, и сердце царевны томилось от ожидания беды.
Предчувствия царевну не обманули. Когда Шакловитый, срочно вызванный к Софье, примчался во дворец, то застал российскую государыню в слезах. Это было так не свойственно умевшей держать себя в руках царевне, что глава Стрелецкого приказа совершил самый отчаянный из своих поступков. Убедившись, что остался наедине с предметом своей безнадежной любви, он бросился к ней и, вместо того, чтобы смиренно дожидаться, когда на него будет обращено внимание, упал на колени перед молодой женщиной, схватив ее за руки.
— Сонечка, душа моя, что случилось?
— Я получи-и-ила весточку от князя… Они отступа-а-ают…
— Боже милостивый! — В другое время Шакловитый, возможно, и порадовался бы в душе конфузу, приключившемуся с его покровителем, но сейчас при виде слез любимой женщины он легко пожертвовал бы жизнью, если бы это помогло князю вернуться в Москву не опозорившимся полководцем, а победителем крымского хана.
Пружинисто поднявшись с колен, он одной рукой подставил стул к креслу, в котором сидела Софья и успокаивающим жестом приобнял ее за плечи.
— Не бойся, Сонечка, все будет хорошо. Пока я рядом, тебе нечего бояться. Что там стряслось у князя? Может, я смогу ему помочь?
— Да я не понимаю ничего толком. Василий Васильевич пишет ужасные вещи: что у него многие занедужили и даже померли от плохой воды, что татары подожгли степь, и никто, даже его помощники не верит в победу. Что мне теперь делать?
Она по-детски шмыгнула носом и только тут заметила, что сидит в объятиях мужчины, положив голову ему на плечо. Это было до такой степени странно, что царевна не нашлась сразу, что сказать, и только, отшатнувшись, смотрела на царского холопа полными изумления глазами. Шакловитый смущенно вскочил, ломая в руках шапку.
— Прости, государыня, раба твоего, но только я не могу смотреть, как ты плачешь. Или позволь мне тебя утешить, или отправляй на дыбу.
Софья окончательно растерялась. «Интересно, что он понимает под утешением?» — промелькнуло у нее в голове.
— И отправлю, — неуверенно добавила она вслух, вытирая платочком глаза.
Пренебрежительно пожав плечами, мужчина продолжал стоять перед ней, как ни в чем не бывало. На безымянном пальце его правой руки кроваво поблескивал рубин подаренного ею кольца.
— Только позволь мне перед этим прочесть письмо Василия Васильевича.
Порозовевшая от смущения Софья быстро спрятала руку с зажатой в ней бумагой за спину. Еще не хватало, чтобы этот грубиян читал нежные слова Васеньки, адресованные только ей.
Шакловитый понял причину ее смущения и криво усмехнулся.
— Как же я смогу тебе помочь, если не буду знать, что там делается? Ты же сама говоришь, что это конец, а в таких случаях стыдливость — вещь излишняя. Клянусь, что содержание этого послания умрет вместе со мной. Ну, дай же мне его, государыня, не будь гусыней.
В глазах Софьи мелькнули молнии, и Шакловитый почувствовал, как выворачиваются и хрустят его суставы на дыбе. Молодая женщина приоткрыла рот, но затем, обмякнув, молча протянула ему скомканное и закапанное слезами письмо. Федор скрипнул зубами. До чего же бабы дуры, даже такая умница, как Софья!
Юродивым на паперти — и то ясно, что от нерешительного Голицына на войне проку, как от сапог безногому. Сидел бы дома и писал свои бумажки. Вот теперь и расхлебывай заваренную им кашу!
Быстро пробежав глазами признания в любви, он, наконец, добрался до главного. Внимательно прочтя описание постигших русскую армию бедствий, он опустил руку с письмом и задумался. Легко сказать, что он поможет Голицыну. Но как? Что может сделать судья Стрелецкого приказа там, где оказалась бессильной целая армия? Оставалось одна надежда, что князь не все рассказал в своем послании и, возможно, он на месте сможет что-то придумать.
— Софья Алексеевна, — предложил он решительно, — надобно мне съездить к Василию Васильевичу. Хуже все равно уже не будет, а на месте все виднее. Я быстро обернусь. Галопом туда, галопом обратно.