Первая жертва

– Я сам все спланировал. Соузер помогал мне только в деталях. Идея исключительно моя: послать Фута продать мою же карту предателя дураку Альбани, заманить тебя сюда, настроить сигнализацию так, чтобы ты до спальни дошел. У тебя не было ни малейшего шанса, потому что я умен. Очень умен. Признай то, что почувствовал на себе. Умен я?

– Очень. – Не в характере Гарольда было отказывать в похвале тому, кто ее заслужил. – Поздравляю, Лувейн.

– Спасибо. – Последовала неловкая пауза, и Лувейн добавил: – А знаешь, это ведь нелегко.

– Что нелегко?

– Убить тебя, когда ты вот так стоишь. Ты не мог бы как-то меня спровоцировать?

– Ну, это уж ты загнул.

– Да, пожалуй. Слушай, выключил бы ты этот хамелеонник? В глазах от него рябит.

Гарольд выключил костюм, расстегнул молнию. Ткань облегала тело очень плотно, а оптоволокно, к сожалению, пота не поглощает.

– Ну, видимо, пора, – сказал Лувейн. – Жаль. Я даже успел тебя полюбить – дистанционно, но все же. – Он поднял ружье. – Не смотри на меня.

Гарольд зажмурился.

– Нет, так тоже плохо.

Гарольд снова открыл глаза.

– Просто я никого еще не убивал таким образом. Все бегали как ошпаренные, понимаешь?

– Могу представить.

– Вот что: открой-ка окно и попытайся сбежать.

– А ты что сделаешь?

– Подожду чуть-чуть и разнесу тебя в клочья.

– Я так и думал. – Может, ему удастся выстрелить до того, как начнет Лувейн? Тогда они оба полягут, и будет ничья. Гарольд сел на кровать, рассчитывая, что Лувейн не захочет сам менять простыни – слуги-то по домам разошлись.

– Что ж, – сказал Лувейн, – последний момент наслаждения, и я прикончу тебя, даже если придется лечь в гостевой.

Значит, потерян и этот, последний, шанс. Гарольд напрягся: если Лувейн отвлечется хоть на секунду, надо стрелять.

Миг спустя в комнату хлынул ослепительный свет и оглушительный шум. Гарольд хлопнулся на пол с другой стороны кровати. Лувейн выстрелил, целя, как всегда, высоко, и вырубил верхний светильник. В гостиной истерически брехал доберман. В воздухе, помимо ростбифа, запахло еще и порохом.

– Эй, вы там! – прокричал кто-то в рупор. – Прекратить огонь! Это официальное предписание: дуэль остановлена.

– Это еще что? – спросил Гарольд.

– Понятия не имею, – ответил Лувейн. – Дуэль, уже начатую, никогда не останавливают, если только…

– Если что?

В спальню, сопровождаемый съемочной группой, ворвался ведущий «Шоу Мира Охоты» Гордон Филакис.

– Привет-привет, – сказал он. – Мы ведем репортаж из дома Лувейна Доубри, изобретателя стриптиза наоборот. Этот охотник настроен очень решительно, но удача в последнее время ему изменяет, верно, Лувейн? Другой джентльмен – это Гарольд Эрдман, молодой охотник, еще не сразивший свою первую жертву. Возможно, вы помните его по вчерашнему интервью. Как дела, Гарольд?

– Теперь получше… Но что вы-то здесь делаете?

– Ваш друг, мисс Нора Олбрайт, позвонила нам с предложением удостоить вас высочайшей чести. Услышав кое-какие подробности… – Филакис многозначительно посмотрел на Лувейна, – мы решили отказаться от нашего обычного случайного выбора. Итак, вы прекращаете сражаться до завтра, до встречи в Большой Раздаче!

Альбани, протиснувшись через толпу, обнял Гарольда.

– Все сработало как надо, – сказал он.

– Так это, выходит, твой план?

– Просто я, как хороший егерь, предвидел все варианты. И ты меня не подвел. Приз Большой Раздачи – десять тысяч долларов плюс пять тысяч егерю!

– И это еще не все. – Лувейн, охрипший от избытка эмоций, положил руку Гарольду на плечо. – Ты здесь новичок, Гарольд, и вряд ли знаешь, что такое Большая Раздача. Это высочайшая честь для охотника: возможность убить на глазах у тысяч зрителей и быть увековеченным на видеопленке. К такой славе, Гарольд, я стремился всю жизнь. Спасибо тебе и до завтра.

Он дружески стукнул Гарольда по спине и подошел к Филакису. Тот брал интервью у Антонио Фериа, утверждавшего, что он сам все придумал.

– Пошли отсюда, – сказал Альбани.

– И что делать будем?

– Поужинаем и как следует выспимся. Завтра твоя премьера в шоу-бизнесе.

48

День Большой Раздачи выдался жарким и ясным. Ни облачка на небе, идеальная погода для убийства. Зрители стекались в Колизей с раннего утра. На арене играли оркестры, каждый под знаменем своего кантона. Внизу под ареной, куда вели люки и проходы с трибун, помещались мастерские, гаражи, раздевалки для бойцов и артистов, оружейные. Здесь дежурили бригады, которым предстояло чинить как машины, так и людей, а одетые в черное похоронные команды готовились везти павших воинов в последний путь на Бут-Хилл.

К полудню трибуны заполнились до отказа. Места делились на солнечные и теневые, как на испанской корриде, над ложами натянули полосатые тенты.

Девушки оделись в яркие летние платьица. Где-то жарилось мясо с чесноком. Разносчики сновали по проходам, предлагая хот-доги, буррито, сувлаки, карнитас, напитки, наркотики, программки и футболки с портретами бойцов.

Дети носились туда-сюда, собаки лаяли. Царила доброжелательная атмосфера, так часто сопутствующая полному отсутствию вкуса.