Первенцы

Саттар сметал со своего пути людей, как серп срезает колосья. Земля всходила буграми там, куда он ступал, но хаггедец твердо стоял на ногах. Танаис добивала выживших. Вторым выстрелом вместо громилы Гашек едва не задел ее – промахнулся. Хаггедка взглянула на него и печально улыбнулась. «Ч-ху, ошибки», – как-то раз сказала она, когда он учился стрелять. Он вспомнил: надо легче отпускать тетиву.

Гашек натянул лук снова. Медведь сорвался с места. Итка сделала несколько шагов назад, когда погиб последний из ее защитников. Гашек выстрелил. Стрела попала Саттару в бедро. Громила оступился, рявкнул от боли, замахнулся и ударил Итку секирой в живот.

Крик застрял у Гашека в горле. Хаггедец отшатнулся, перехватил рукоять оружия, но от медведя оно не спасло. Месиво из истошных грудных звуков, звериных и человеческих, закладывало уши, как остывший воск. Гашек побежал. Словно через туманную завесу он видел, как Итка падает на спину, как склоняется над ней, протягивая к шее окровавленную ладонь, Танаис. Потом хаггедка исчезла, растворилась в тумане, а Гашек поскользнулся на мокром снегу. Последние шаги прополз на коленях, отбросил в сторону расколотый пополам щит, обнял Итку за плечи. Она вздрагивала на каждом вдохе, худенькая, легкая, совсем ребенок – девочка, которую он вынес из огня.

Ее голос сипел и срывался, когда она говорила, больно впиваясь пальцами Гашеку в предплечье:

– Привези… его сюда.

– Кого? – Он сглотнул каменный ком в горле. – Кого привезти? Я не понимаю, Итка.

– Папу, – шепнула она. – Будем все… вместе.

«Нет, – хотел сказать он и не сказал, – ты ляжешь в землю лет через сорок, но сперва я облысею, состарюсь и умру на твоих руках». Вот как должно быть, такая у них судьба: он видел ее рождение, она увидит однажды его смерть. Он говорил, что ей сейчас нужно в Столицу, ведь снег уже не тает, началась настоящая зима, а сейм не станет их долго дожидаться. Он говорил, тормошил ее, потом кричал, но Итка ему не отвечала. Поднявшийся ветер зашевелил длинные темные локоны, и Гашек, непроизвольно убирая их от ее лица, ощутил укус холодного металла.

Она умерла с открытыми глазами. На шее остался тонкий след от шнурка.

Солнце начисто выжгло с неба росчерки морозных облаков.

Гашек не сразу нашел место, где до пожара росла знаменитая ольха, но уверен был, что не ошибся. Оно находилось чуть в стороне от других курганов: раньше на них падала тень высокой кроны. Гашек копал руками, пока кто-то почти насильно не сунул ему лопату. Казалось, на ее острие видна смешанная с почвой кровь. Когда полностью скрылась под землей черная ткань, Гашек сделал короткую передышку.

На поле боя отдавал распоряжения своим выжившим воинам Отто Тильбе. Люди Корсахов таскали трупы, от которых иногда приходилось отгонять растерянных, обозленных зверей. Гашек вдохнул, глубоко, прерывисто, зажмурился и коснулся вплетенной в бороду золотой серьги. Приступ, казалось, передумал к нему приходить. Хорошо. Еще нужно закончить дело.

Когда он открыл глаза, рядом с ним оказался Отто. Положил ладонь на курган, опустил голову, долго молчал, думая о своем. Потом распрямился и, с трудом вытягивая изнутри слова, сказал наконец:

– Я могу дать тебе место управляющего в Кирте.

Вдалеке какой-то человек пытался топотом и громким криком отпугнуть стаю птиц от кабаньей туши.

– Нет, – покачал головой Гашек, – я туда не вернусь.

– Твое право, – не настаивал Отто. – Ты свободен, но помни, что об этом, – он показал на золотую серьгу, – никто не должен знать. Для всех она жива.

Не было сил задавать вопросы. Гашек ответил коротко:

– Обещаю.

– Поклянись ее курганом.

Гашек крепко сжал кулаки.

– Я подвел ее, – тихо произнес он. – Больше такого не будет. Клянусь.

– Хорошо. Теперь извини меня, я должен продолжать путь.

Путь на вершину столичной горы – сложная, опасная дорога. «Всякое может случиться, правда? – говорил Бруно, не только сегодня, но и раньше, когда рассказывал, из чего сделаны господа. Объяснял: – Они мрут как мухи. Бывает, поскальзываются на мокром полу, падают из крепостных бойниц».

– Ни в коем случае не останавливайся в корчме у Эноли, – предупредил Гашек. – И обходи стороной бордели.

Птицы оставили мертвого кабана в покое, и воины смогли, наконец, достать из-под него тело одного из товарищей.

– Что еще? – насторожился господин Тильбе.

– Мне больше ничего не известно. У Бруно везде могут быть свои люди, так что оглядывайся почаще. – Он ненадолго умолк, зацепившись за какую-то мысль, и вспомнил: – Нет, есть кое-что. Драгаш Гроцка. Не знаю, кому он служит, но…

– Синякам, – перебил Отто. – Ему платят Иголки. Если это все…

Он вздохнул и развел руками, но Гашек сказал:

– Не все. У меня есть просьба. – Отто кивнул: «Я слушаю». – Отдай мне ее лошадь.