Первенцы русской свободы

Следующее, пятое по счёту сообщение о «Монахе» появилось в 1899 г. — в первом томе «Остафьевского архива князей Вяземских». Это пятое — в действительности первое хронологически известие о «Монахе»: 4 октября 1819 г. кн. П. А. Вяземский из Варшавы писал А. И. Тургеневу: «Сделай милость, скажи племяннику, чтобы он дал мне какого-то своего „Монаха“ и „Вкруг я Стурдзы хожу“[676] и всё, что есть нового». Письмо Вяземского привлекло внимание исследователей к «Монаху». В. И. Саитов, комментируя это письмо, высказался: «Под „Монахом“, быть может, разумеется „Русалка“, напечатанная впервые в издании 1826 г., или же поэма „Монах“, которую Горчаков сжёг — как произведение, недостойное имени Пушкина»[677]. Но «Русалка» есть «Русалка», а «Монах» есть «Монах». Для предположительного отождествления «Русалки» с «Монахом» у Саитова не было никаких данных, но это предположение «обосновали» ещё новыми предположениями. П. О. Морозов — «первоначально это стихотворение [„Русалка“], может быть, называлось „Монах“»[678] — и В. Е. Якушкин — «может быть, первоначально поэт даже так и назвал свою пьесу — „Монах“, а потом изменил заглавие ради цензуры»[679]. Против этого «может быть» совершенно справедливо восстал Н. О. Лернер в своих рецензиях на второй том академического Пушкина: «Русалка» и «Монах» совсем не одно и то же[680]. Действительный, но не высказанный мотив к замещению «Монаха» «Русалкой» в письмах Вяземского диктовался таким соображением: «Монах» — произведение раннего лицейского периода; «Русалка» — написана в 1819 г., а запрос Вяземского относится к 1819 г. Но решительно никакой неловкости нет, если мы поймём слова Вяземского и так, как они написаны. Вяземский слышал о «Монахе», но ничего не знал о нём, а потому и запросил Тургенева. В изданной переписке Вяземского с Тургеневым не находим никакого ответа Тургенева на запрос Вяземского от 4 октября, но пробелов в переписке нет. По получении письма Вяземского, Тургенев писал ему 15 и 22 октября и 22-го сообщил ему: «Пушкин переписал для тебя стансы на С[вободу], но я боюсь и за него и за тебя посылать их к тебе»[681]. О «Монахе» ни слова, да Пушкин и ничего не мог сделать, так как рукопись была взята Горчаковым. Тургенев не отождествлял «Монаха» с «Русалкой», а о «Русалке», написанной в 1819 г., он писал Вяземскому много лет спустя, в 1824 г., 15 января: «Читал ли ты его „Русалку“? Если нет, то пришлю, старая пьеса, прелестная….»[682]. Это сообщение Тургенева, ускользнувшее от внимания исследователей, должно было бы удержать их от неосновательного отождествления «Монаха» с «Русалкой».

В 1908 г. Н. О. Лернер ещё раз перебрал всю литературу о «Монахе» в специальной заметке[683], ещё раз категорически высказался за раздельное существование «Русалки» и «Монаха» и сделал важное фактическое дополнение: «По некоторым известиям, „Монах“ сохранился до наших дней, и владеющее рукописью лицо держит её под спудом». Это прикровенное сообщение Н. О. Лернер разъяснил только после появления в печати известий о находке пушкинских рукописей в архиве Горчаковых. «Я знал, что поэма „Монах“ хранится у „светлейших князей“ Горчаковых, потомков канцлера, в их доме на Большой Монетной улице, и сделал попытку познакомиться с нею через посредство историка Н. Д. Чечулина, бывшего в дружеских сношениях с Горчаковыми. Чечулин, по моей просьбе, говорил с владельцем рукописи, но кн. Горчаков ответил, что не может исполнить моё желание, хотя и вполне сочувствует ему, потому что связан распоряжением деда, запретившего показывать рукопись кому бы то ни было из „посторонних“. Мне было сообщено, что рукопись не может быть показана мне, но и никому никогда не будет показана. Так же не удалась и попытка, предпринятая потом покойным Б. Л. Модзалевским»[684]. Да, трудненько было вести дело с «светлейшими». И мне пришлось через того же Чечулина ходатайствовать о сообщении мне автографов посланий Пушкина к Горчакову: Чечулин любезно сообщил мне, что автографы имеются, но показаны быть не могут. Выходили, одно за другим, издания сочинений Пушкина, где печатались по неисправным спискам послания поэта к Горчакову; государственный канцлер любил декламировать их, но не снизошёл к просьбам издателей и исследователей, хотя между ними были даже и воспитанники того лицея, который был окружён ореолом в воспоминаниях всех лицеистов — не соблаговолил даже показать, только показать эти рукописи.

2