Первенцы русской свободы

Между показаниями Молчанова и Алексеева получалось разноречие, которое Комиссия попыталась разрешить очной ставкой, данной 27 сентября. Но Алексеев утверждал и на очной ставке, что «на отданных им стихах не было надписи „на 14 декабря“», и что «не в бытность оной незачем ему было говорить на словах то, что не написано, а к тому же он получил их прежде сего времени». А Молчанов остался тоже при своём: я «говорю,— показывал он,— что г. Алексеев, давший мне сии стихи, сам мне говорил, что они сочинены на четырнадцатое число: что и готов утверждать клятвенно». Таким образом, вопрос о том, знал ли Алексеев о применении стихов Пушкина к 14 декабря и надписывал ли он их «на 14 декабря», оставался открытым, впредь до объяснения Леопольдова. Но московский обер-полицмейстер 27 сентября уведомил Комиссию,

«что русский учитель Леопольдов проживал [в] Тверской части в Университетском пансионе по найму в должности надзирателя, который также числился и по Московскому университету своекоштным кандидатом, а сего года июля 25 числа выехал к родителю своему в город Саратов».

Комиссия постановила обратиться к саратовскому губернатору[813] с просьбой о доставлении Леопольдова и, сознавая, что без допроса Леопольдова она не может кончить дела в трёхдневный срок без особого на то разрешения начальства, решила донести об этом великому князю Михаилу Павловичу. Но великий князь предписал, чтобы Комиссия, не останавливая дела, кончила его, во исполнение высочайшей воли, в три дня, а о недостающих к делу сведениях и справках упомянула, где следует. После этого предписания Комиссии оставалось только привести дело к концу. 27 сентября Алексееву было сделано священническое увещание, дабы он открыл лицо, передавшее ему стихи, но Алексеев «ни в чём сознания не учинил, а остался при прежде данных им Комиссии показаниях». Затем Комиссия сличила почерк находившейся в их руках преступной рукописи с почерками Алексеева и Молчанова и не нашла никакого сходства. На этом судопроизводство трёхдневной Комиссии было закончено.

27 сентября была составлена «выписка» или конспект всего дела и прочитана Алексееву. Алексеев дополнил свои оправдания следующим разъяснением:

«к оправданию своему имею то сказать, что хотя и имел у себя сии стихи, но без намерения, находя их совершенно незначащими, так я полагал; тем более сие доказывает и то, что, не быв в связи и коротко знакомым с г-ном Молчановым, отдал ему оные. Касательно же необъявления мною того лица, от которого оные выписаны, то призываю в свидетели Всемогущего Бога, что не скрыл и не утаил бы от правительства оного, зная совершенно, что сие объяснение служило бы моим оправданием, и не подвергал бы позору носимой мною фамилии и престарелому и израненному отцу моему и матери огорчения и стыда иметь недостойного сына. Решительно оканчивая клятвою, что не смею оклеветать других, ибо не помню, у кого выписаны оные были мною. Знаю, что подвергаюсь всей строгости законов».

Сентенция Комиссии от 29 сентября оказалась очень суровой. Комиссия