Казаки и промышленные примолкли, раздумывая каждый о своем.
— Раз соболя нет, по-любому надо смолить кочи, — сипло пробубнил Бугор. — А Мишку обманули! — Кручинно вздохнул. — Про кость ничего не сказали.
— Да я бы ему все, как на духу, — начал оправдываться Дежнев. — Тамошней кости всем хватит. Но он, Мишка, и говорить со мной не хотел: только рыкал да размахивал кулаками.
— Стадухин до богатства нежадный, — опять завздыхал Бугор. — Ему надо было прийти первым. А тут ты! Вот и бесился!
— Мне через гору не уйти, — клацая костылями, выполз на середину круга Павел Кокоулин. Поводил по собравшимся немигающим щучьим взглядом. — Морем вдруг и даст Бог вернуться.
После войны с анаулами все думали, что он не жилец, но Пашка, пролежав зиму, выжил и начал ходить. Весной посыльные от объясачных Стадухиным анаулов принесли полтора десятка соболей без пупков и лап, предложили поменять сидевшего в аманатах племянника тойона на его дочь. Дело было обычным: через девку хотели породниться с казаками и наладить вечный мир.
— Ну как, Семейка? — окликнул Мотору беглый казак Никита Семенов. — Ты у нас главный государев человек. Оженим, что ли, для мира?
Смущенно посопев в вислую бороду, Мотора позыркал на присланную тойонскую дочь, пробормотал:
— Хороша! Если народ не против — возьму, а прежнего аманата отпущу. Зиму на наших кормах — хворал. Бабы у них живучей.
С зааманаченными прошлой осенью анаулами, зиму прожили мирно, их беспокойство было понятным: коротким летом надо успеть запастись кормами и каждый сильный мужчина на счету. По русскому закону почетного аманата принуждать к работам нельзя, а дармоед при зимовье в тягость. Беглые казаки и промышленные согласились поменять племянника тойона на его дочь. Дежнев долго выспрашивал анаулов про морской путь к полуночи, которым пришел в эти места. С помощью Казанца узнал то же, что слышал прежде: ходят за Нос только чукчи, от них известно, что обойти дальний мыс удается не каждый год, чаще пролив бывает забит льдами. Несколько раз спросив об одном, казак озадаченно потер переносицу и в раздумье покачал головой. Присланная девка оказалась бойкой, легко сошлась с женщинами, которых на стане было около десятка, приязненно возилась с их детьми и не чуралась обычной работы. Мотора, вздыхая, ходил вокруг нее, присматривался и все не решался взять в женки.
— Молода! — ворчал. — Мне бы постарше, постепенней.
— Смотри, а то я возьму! — грозил Никита.
На очередном сходе люди Моторы и Дежнева сговорились достраивать и конопатить кочи, заложить коломенку. По вскрытии реки и залива решили сходить к бессонкиным остаткам и дальше, к богатой костью корге, потом думать о возвращении на Колыму. Иных промыслов на Анадыре не было. Решить-то они так решили, но пока готовили к плаванью кочи, пошла на икромет рыба. Не запастись ей — обречь себя на голодную зиму.
— Вот это жизнь! — не то радуясь, не то злясь, ворчал беспокойный Бугор.
— За все прежние годы отоспался… Мишка Стадухин уже и мир бы наладил и кость привез, а мы только думаем, идти ли к морю, чтобы прибрать останки с побитых судов.
Василия поддерживал его недруг Анисим Костромин. Заодно с ними стали драть глотки беспокойные зимовейщики, которых подстрекал к промыслам купец Мартемьянов. Очередной сход решил отправить их к морю, искать прибыли, остальным запасаться рыбой и готовиться к зиме.
Лето было жарким. При высоком солнце возле изб носились ревущие тучи овода. Комары унимались только при ветре, набиваясь в избы. Оттуда их выживали дымокурами. Едва были просмолены кочи и заложена коломенка, к зимовью прибежали ясачные анаулы, которых побили ходынцы.
— Не дает Бог богатства! — Дежнев со вздохом воткнул топор в колоду и вытер взмокший шрамленый лоб. — Первое лето к зиме готовились, второе — от Мишки бегали, теперь война. Вековать нам здесь, что ли?
Сход приговорил Фоме Пермяку с больными и торговыми людьми сидеть при зимовье, караулить добро, баб с детишками, запасаться рыбой, остальным, объединившись с анаулами, идти на погром ходынцев.
— Догнать оленных людей в тундре почти невозможно, — чесал бороду Мотора. — Воевать с ними — того трудней. — Ему не хотелось отрываться от молодой проворной женки, к которой начал привыкать, но служба обязывала. На анаулов напали два сильных многочисленных ходынских рода, во главе которых стояли братья. — Родня! — рассуждал Мотора. Братья будут крепко стоять друг за друга.