Первопроходцы

Семен Дежнев, беглые казаки и промышленные под его началом ушли вместе с анаульскими мужиками воевать ходынцев. Отряд вернулся только осенью с аманатом от одного из ходынских родов — чуванцев. На нартах приволокли тела убитых товарищей. В боях с ходынцами погибли спутник Дежнева Елфим Меркурьев, приставленный к остаткам гусельниковских товаров, промышленные Иван Нестеров и Петр Кузьмин. Их похоронили возле зимовья. Ясачные анаулы были отмщены. Дежнев опять был ранен ножом, но неопасно. Фома с торговыми и калеками сумел запастись красной рыбой. Зима ожидалась не такой обильной, как прежняя, но и не страшила голодом. До холодов люди снова принялись утеплять избы, запасаться птицей и строить коломенку. Пропал овод, ослабели, заленились комары, вскоре исчезли и они. По берегам Анадыря появились забереги, лужи затянулись льдом. По хрусткому мху тундры прискакали на оленях ясачные ходынцы — чуванцы, с которыми воевали летом. Их погромили коряки. Семен Мотора снова стал собирать отряд. На этот раз караулить зимовье остались раненые и немощные под началом торгового человека Анисима Мартемьянова. С Моторой, Дежневым и беглыми казаками увязался Павел Кокоулин, уставший сидеть в зимовье наравне с женщинами.

Отряд вернулся в декабре, по заметенной снегом тундре, как это было год назад со Стадухиным. Наказного атамана Семена Мотору и его целовальника привезли на нартах вперед ногами. Оба погибли в боях. Многие были легко ранены, Анисим Костромин не мог ходить без помощи товарищей, Павел Кокоулин получил еще одну рану. Анадырь спал, покрывшись льдом. Выла метель, срывая с волоковых окон и труб дым очагов. Вернувшиеся были встречены теплом и ласками женщин. Убитых предали мерзлой земле, помянули белой рыбой, которая считалась лакомством, грибами, ягодой шикшей, собранными женками, и ягодным вином.

На Анадыре осталось три десятка русских людей. Опасаясь распрей и раздоров, они сошлись в одной избе и сообща решили, что впредь атаманом быть Семейке Дежневу и служить ему по наказной памяти Семена Моторы. В помощь и для совета от беглых казаков и промышленных людей избрали другого атамана — Никиту Семенова, чтобы им друг друга от греха удерживать. Наставляли их править по справедливости и заветам благочестивой старины, во всем советуясь с кругом. Дежнев поклонился товарищам с первым наказом:

— Будем зимовать, доделывать коломенку, а всякие раздоры решать мирно и сообща.

Никита Семенов с общего согласия предложил женке убитого Моторы, впредь жить с ним, и она с радостью согласилась.

13. По сторонам Великого Камня

Едва стадухинская ватага обустроила табор и люди насытились рыбой, атаман уснул на корме обсохшего коча, Тарх накрыл его меховым одеялом. Проснулся Михей, почуяв запах печеного мяса, сел, огляделся, соображая, где находится. Розовела река, над морем в низких облаках висело полуденное солнце. За время его сна промышленные обошли окрестности, добыли оленя, нашли ручей со сладкой водой, все выглядели довольными и отдохнувшими.

— Подкрепись, Мишка! — позвали к кострам.

Стадухин напился свежей воды, умылся в реке. Расправив мокрую бороду и рыжие усы, подцепил ножом шипящий кусок мяса.

— Следы людей есть, но никого не видели, — рассказывал Тарх. — Река рыбная. Прошлогодней тухлятины по берегам много. Есть лисы, соболь, медведи. Олени выходят к морю… Мы тут говорим между собой, даже если не Гижига, все равно можно зимовать. Не бывают такие места безлюдными, найдем кого под государя подвести.

— Добро! — промычал Михей, пережевывая мясо.

— Придут! — загалдели промышленные. — Погоди, пойдет на нерест рыба — явятся!

— Хорошо бы не коряки! — опять пробурчал Михей. — Если весной выжили с Пенжины, то теперь у нас сил втрое меньше.

Не внял Господь атаманским молитвам: на дым костров вышли пятеро мужиков с луками и рогатинами, остановились в полете стрелы, высмотрели судно, засеку, бородатых пришельцев.

— Коряки! — вскрикнул ходынец. Лицо его перекосилось, он схватился за лук, прицелился в шевелившийся кустарник.

— Поздно! — перехватил его руку Михей, удержав от напрасного выстрела. — Теперь придут, не задержатся. Надо ставить частокол и рубить избу. — Подумав, вытер рукавом усы, добавил хмуро: — Что делать? Коряки так коряки… Видать, судьба!

До Петровок промышленные люди успели поставить тын в полторы сажени высотой, срубили стены избы. Покрыться крышей и поставить нагородни не успели. Устье реки было не самым удобным местом для ловли рыбы, а время — для войн: всем надо было запасался кормами в зиму, но беспокойные коряки устроили нападение. Михей почувствовал их издали. Роились комары, моросил дождь. Порывы ветра хлестали им по заплоту и стенам, стелили по земле едкий дым. Стадухин, закрыв глаза, дремотно поклевал носом и встрепенулся:

— Крадутся! Человек полтораста… — Усмехнулся: — Дождь им не помеха.

— Задрал голову, подставляя небесной влаге лицо и бороду. Стены избы защищали только от ветра. — Берестой покрыться, что ли! — Ругнулся, поднимаясь на ноги: — Нельзя. Подпалят!