Первые грёзы

– Пошлём ему букет цветов, – советует Ермолаева.

– Вот идея?! Что он, барышня, что ли? – протестуют голоса.

– Ну, так венок, – предлагает Ира.

– Ещё лучше, точно покойнику! – негодует Сахарова.

– Почему же непременно покойнику? Венки подносят и артистам, и героям, и победителям. Раз Дмитрий Николаевич убедил, то есть красноречием покорил, одержал верх над своими противниками, значит, он и есть победитель; следовательно, венок будет вполне уместен, – защищает Пыльнева свой проект.

– Что же, пожалуй, правда!

– В самом деле!

– Так решено – венок!

Затем наступают длиннейшие диспуты относительно цвета ленты и, наконец, ещё более пространные, касательно надписи. Многие непременно настаивают на слове «дорогому», другие требуют «любящих учениц»; решено, наконец, остановиться на розовой ленте, как наиболее удачном сочетании этого цвета с зеленью лавровых листьев, а надпись изобразить следующую: «Глубокоуважаемому Дмитрию Николаевичу от искренно преданных, счастливых его успехом учениц».

Немедленно после уроков депутация из четырёх человек, в число которых попала и я, была отправлена в цветочный магазин и за покупкой ленты. Таким образом, в тот же вечер лавры были доставлены на квартиру герою дня.

Как страстно хотелось мне ещё и от себя одной послать ему хоть малюсенький цветочек, написать несколько простых, искренних, тёплых слов… Но, конечно, желанье только желаньем и осталось, – подобной вещи я никогда не позволила бы себе, да и ничего, кроме вполне справедливого осуждения, это не могло бы вызвать со стороны Дмитрия Николаевича. Итак, пришлось удовольствоваться слабым утешением, что в общем нашем презенте «и моего хоть капля мёда есть».

Радостный, приветливый, растроганный нашим вниманием, пришёл на следующий день Светлов, тепло и задушевно благодарил нас.

– Значит, на будущий год вы уже здесь преподавать не будете? – спрашивает кто-то.

– Вероятно, нет.

– Ай, как жаль! – раздаются с Ермолашей во главе возгласы некоторых, не освоившихся ещё с мыслью, что на будущий год их самих не будет больше в гимназии.

Светлов улыбается.

– Но ведь лично вам это должно быть всё равно, я же, наоборот, надеюсь встретиться со многими из этого выпуска ещё и в высшем учебном заведении, так как возможно, даже весьма вероятно, что меня назначат читать лекции именно на одни из женских курсов.

– Я поступлю!

– Я непременно пойду!

– У меня это давно решено! – несётся со всех сторон класса.

Боже, сколько учёных женщин прибавится в России благодаря профессорству Светлова!

Вот тот светлый огонёк, который озарил мне казавшийся прежде таким неприветливым будущий год.

– Хорошо всё-таки, что Дмитрий Николаевич только что сам сдавал экзамен: небось, тоже потрухивал, по крайней мере к нам добрее и снисходительнее относиться будет, а то до этого, верно, успел забыть, каково дрожать в ученической шкурке, – делает глубокомысленный финальный вывод всегда практичная Ермолаша.

– Господа, господа! Открытие! Увы, запоздалое! – с обычной зычностью трубит наша иерихонская труба, Шурка. – Вот поистине, век живи, век учись, и дураком умрёшь. Так и мы: целёхонький год просидели в этом классе, и ни одной-единой душе в голову не пришло, какими скрытыми сокровищами он снабжён. И по сие время не знали бы, не закатись моё кольцо под шкап. Достать – никак, отодвинули эту жёлтую громаду, а за ней-то, голубушкой, дверь, и ключ торчит. Открыли, освидетельствовали – выход прямёхонько на лестницу. Эх, кабы вовремя знать! Не пришлось бы Лизавете пыхтеть и дрожать за доской на двух стульях, не было бы крайности и нам, бедняжкам, трястись пред хладными взорами Антоши: нырнул между шкапом и дверью и как у бога за пазухой. Вот обида! Надо хоть грядущим поколениям сообщить, когда-нибудь в страдную минуту добром нас, грешных, помянут. А всё-таки обидно…

– Нет, не могу, – через несколько времени возвращается она к прежней теме. – Дети мои милые, послушайтесь вы меня, старухи, грех счастье упускать. Мы-таки используем дверцу эту, провались я, Шурка Тишалова, на всех экзаменах, если не используем. Душечки, миленькие, устроим Клеопатре последний бенефис на прощанье: исчезнем из класса, как одна душа! Вот потеха будет!

Долго уговаривать не приходится; проект принят большинством голосов, как выражаются в Государственной думе; при продолжительных и сильных прениях обсуждаются только детали. Исполнение отложено до первого удобного случая. А он недолго заставил ожидать себя. На очереди урок физики.

– Mesdames! Приготовляйте книги, тетради и стройтесь в пары; как только я приду, сейчас и спустимся в физический кабинет, – распоряжается Клеопатра Михайловна, стоя на пороге класса, после чего возвращается в коридор продолжать недоконченный разговор с Ольгой Петровной.

– Господа, действуем! Теперь, пока Клеопатры Михайловны нет, – подзадоривает Шурка. – Вот эффект будет! Сама тут же в двух шагах, а мы тю-тю!..

Поднимается шум и возня.